НЕУДОБНАЯ ЛИТЕРАТУРА. Хроника. Часть 39. Прорыв Русского Букера
4 декабря, 2010
АВТОР: Глеб Давыдов
«Если вы мечтаете стать писателем, но пока издательства вам отказывают, хочу сказать: когда захлапывается дверь, где-то распахивается форточка!» — так еще в 2009 году написала в своем писательница Елена Колядина.
На днях Елена получила премию «Русский Букер» за роман «Цветочный крест», опубликованный в журнале «Вологодская литература» № 7, 2009. Присуждение столь авторитетной премии этому тексту послужило причиной множества разговоров и даже ругани в адрес жюри премии и автора романа. Впрочем, еще до этого решения, во время обсуждения шорт-листа, критики и читатели уже . Цитата: «Цветочный крест» Елены Колядиной — позор «Русского Букера». Так высказался екатеринбургский блюститель нравов и чистоты литературных норм, критик Сергей Беляков. (Жаль, что я не читал всего этого до решения букеровского жюри и ничего не знал о его шорт-листе вообще и о романе Колядиной, в частности; не раз уже говорил я, что за «литературным процессом» совсем не слежу.)
На самом деле, роман «Цветочный крест» — это текст, который по всем приметам можно отнести к тому, что мы тут называем Неудобной литературой. Подчеркну: это так вовсе не потому, что он «неприличный» или «безнравственный» или что-то еще такое, в чем весьма незадачливо обвиняют Елену Колядину и ее текст блоггеры и литературные критики (в данном случае слившиеся в один елейный информационно-фоновый хор). Нет, «неприличное» тут вовсе не при чем (такие категории, как «приличное»-«неприличное» вообще к делу не относятся, оставим их заядлым «моралистам» и «имморалистам»). Неудобная литература это другое. Я уже говорил об этом и повторю: тексты Неудобной литературы это такие, которые просто на шаг впереди всего литературного процесса, всей этой вторичной дружеской копошни. Неудобная литература это книги прогрессивные, задающие высокую литературную планку, настолько высокую, что до нее многой прочей средней лит.братии просто никак не подпрыгнуть — им еще нужно работать и работать, чтобы писать на таком уровне. Поэтому гораздо проще — выть, мол: умертвили русского букера, убили русскую литературу, достигли дна, доложили богу, что с русскими надо кончать…
Или вот еще экспертное мнение из блогов: «Букеровский комитет купили, что ли? ничем другим я не могу объяснить».
Успокаивает, правда, что среди этого нестройного воя раздаются и вполне здравые голоса, например: «О как больных ФГМ (религией) книжка задела! )))». И действительно, задела. Потому что только зомбированные идиоты плюс наиболее коррумпированные и интеллектуально ленивые участники удобного литературного процесса могут не понять, что этот роман – действительно очень хорош.
Перемены однозначно ЗА «Цветочный крест». Это блестящий текст, очень веселый и сильный, по-настоящему народный (пусть даже многие представители народа в лице тех же блогеров и пускают изо рта свою ханжескую пену, называя роман чернушным, — но пена… это ведь симптом, явный симптом болезни тех, кто ее пускает, а вовсе не показатель действительной ценности текста Колядиной; впрочем, есть и ).
Автор «Креста» довольно искусно сталкивает два языковых мира, а значит и два мироощущения (искусственное христианское и естественное народное, языческое), в результате чего рождаются великолепный сюжет и неподдельный комизм (это можно назвать затасканным словом «постмодернизм», но прибавив к этому слову определение «настоящий»).
Мы приветствуем решение букеровского жюри как на редкость для российских лит. премий объективное и не коррумпированное. То, что такой роман получил такую авторитетную премию, — живое свидетельство: не все еще для литературы потеряно.
Ниже мы опубликуем фрагмент романа «Цветочный крест» (его самое начало). Но перед тем — пара цитат из Виктора Топорова, опубликованной в «Частном корреспонденте».
Топоров верно понимает значение романа:
… ничего подобного «Цветочному кресту» в отечественной словесности ещё не было, прежде всего в языковом отношении (хотя и не только в языковом).
…
Тотьма последней трети семнадцатого века, в которой разворачивается действие «Цветочного креста», — город то ли позднесредневековый, то ли ранневозрожденческий (в первом приближении это одно и то же): всеобъемлющая смеховая культура «телесного низа» и столь же тотально агрессивная вера (замешенная, впрочем, на великом множестве суеверий).
Насколько аутентична эта картина, судить трудно. Но художественно вполне убедительна. Сюжет прост, хотя (особенно ближе к концу) и затейлив.
Не по годам смышлёная, да и пытливая купеческая дочь Феодосья ведёт богословские диспуты с молодым попом Логгином (в духе Лео Таксиля или даже Емельяна Ярославского).
Феодосья влюбляется в проезжего скомороха Истому, отдаётся ему, брюхатеет; будучи выдана замуж (по расчёту и для покрытия греха), на первое же утро во всём признаётся мужу и начинает жить с ним более-менее ровно, вынашивая дитя и всё активнее вникая в бизнес супруга-солевара.
Истому — не только скомороха, но и торговца запрещённым табачным зельем — меж тем ловит родной брат Феодосьи; его берут под стражу, пытают, опознают в конце концов как одного из ближайших сподвижников Стеньки Разина и казнят.
Феодосья в попытке спасти его готова, подобно библейской Юдифи, возлечь на ложе тотьминского Олоферна, но этот план срывается.
Конфискованный же у Истомы табак пускает в торговый оборот тотьминский воевода — наряду с постмодернистскими шуточками (о чём ниже) роман пестрит грубоватыми, но точными аллюзиями на «нонешние» нравы.
Страдания любовные и сострадание к холопам (с одним из которых Феодосья едва не изменяет мужу) вызывают религиозную экзальтацию, пламя которой неуклюже, но напористо раздувает отец Логгин.
Наслушавшись его, Феодосья в конце концов отсекает себе «похотник». А пока она лежит в беспамятстве, пропадает её уже самую малость подросший сынок от Истомы: то ли волки съели, то ли черти взяли.
Да и то сказать, Феодосье ещё повезло, что мальчик хотя бы родился откуда надо. Потому что (внушили ей) выблядки рождаются через жопу. Ну или, как в самом романе, через афедрон.
Пересказывать дальше не буду — читайте сами. Если, конечно, захочется. Отмечу лишь, что во второй половине романа смеховую культуру романа всё отчётливее подминает под себя житийная и не в последнюю очередь сказочная.
И сказка, и Кафка становятся былью практически одновременно. Композиция расползается, как истлевшее рубище. Логику мысли (и мыслепреступления) подменяет наваждение, оборачивающееся массовым и индивидуальным психозом. Появляется смерть с косой…
«Всерьёз это или стёб?» — изумляются в блогосфере, заранее возмущаясь обеими вроде бы взаимоисключающимися модальностями повествования. На мой взгляд, всерьёз, но не без стёба.
Всерьёз, но не без — да, неожиданного для Вологды (если это и впрямь Вологда) — постмодернизма. Языковая ткань романа чрезвычайно искусна, что видно хотя бы из вышеприведённых скабрёзных отрывков.
Тем явственней сознательная лингвистическая игра с читателем (не слишком частая, но проводимая вполне последовательно). Скажем, автор романа откровенно наслаждается, употребляя глагол «вонять» в значении «благоухать», а непристойный сегодня глагол «дрочить» в значении «ласкать».
…«Житийная» часть романа написана в общем ничуть не хуже, хотя и в принципиально другом ключе.
На смену слепой вере и зрячей похоти (или наоборот) в неизменном сочетании и той, и другой со срамословием приходит здесь куда более традиционная парадигма «силы и славы» (и расстановка сил здесь тоже более-менее традиционна, хотя и далека от банальности).
Как вдруг заключительный пассаж с вроде бы обещанным продолжением «страстей тотьминских» (или, как сказала бы гипотетическая Колядина, «страстей тотемских») выворачивает весь смысл этой квазирелигиозной мистерии наизнанку, оставляя читателя не то чтобы в дураках, но в некоторой растерянности.
И опять-таки толком не понимаешь: стёб или мать твою в лоб?
Членам букеровского жюри можно только посочувствовать. Тонкая настройка читательского (да, как выяснилось, и литературно-критического) внимания, которой требует этот незаурядный текст, явно выходит за рамки их компетенции и не в последнюю очередь их компетентности.
Отличить (в смысле наградить) нельзя. Но и, не заметив, пройти мимо — тоже.
* * * *
Оказывается, и отличить можно. Читаем роман, в сопровождении фотографий Тотьмы (где происходит действие романа), взятых из соответствующей главы проекта Олега Давыдова «Места Силы». (Update: о присуждении Елене Колядиной премии «Полный абзац» читайте здесь. А большое интервью с Еленой Колядиной на Переменах вы найдете здесь!)
Елена КОЛЯДИНА
ЦВЕТОЧНЫЙ КРЕСТ
Роман-катавасия
Глава первая. КУДЕСЫ ОТЦА ЛОГГИНА
— В афедрон не давала ли?..
Задавши сей неожиданно вырвавшийся вопрос, отец Логгин смешался. И зачем он спросил про афедрон?! Но слово это так нравилось двадцатиоднолетнему отцу Логгину, так отличало его от темной паствы, знать не знающей, что для подперделки, подбзделки, срачницы, жопы и охода есть грамотное, благолепное и благообразное наречие — афедрон. В том мудрость Божья, что для каждого, даже самого грешного члена мужеского и женского, скотского и птицкого, сотворил Господь, изыскав время, божеское название в противовес — дьявольскому. Срака — от лукавого. От Бога — афедрон! Отец Логгин непременно, как можно скорее, хотел употребить древлеписаный «афедрон», лепотой своего звучания напоминавший ему виды греческой горы Афон. Он старательно зубрил загодя составленные выражения: «В афедрон не блудил ли?», «В афедрон был ли до греха?» — рассчитывая провести первую в своей жизни исповедь в соответствии с последними достижениями теологической мысли. Отец Логгин лишь вчера, седьмого декемврия 7182 года (некоторые духовные особы, к сожалению, ориентируются на ошибочную и гнусную западную дату — 1674 год), прибыл в Тотьму для службы в церкви Крестовоздвиженья с рекомендательной епистолией к настоятелю отцу Нифонту и зело уповал на первый выход к пастве. И вот тебе — афедрон! Он тут же вспомнил, как, идучи к службе, внезапу встретил бабу с пустыми ведрами. «Далось же тебе, дуре, прости мя, многогрешного, Господи, переться с пустыми почерпалами улицей?! — расстроился отец Логгин, шагнув в сугроб. — Разве нет для таких сущеглупых баб с ведрами проулков либо иных тайных троп? Ты б еще в церковь святую, прости, Господи, мне сие всуе упоминание, с почерпалами поперлася! Ох, не к добру… Не забыть, кстати, вопросити паству, не веруют ли во встречу, в пустые ведра, в гады, в зверя, в птичий гомон, бо се есть языческие кудесные мерзости? А кто верует в пустые ведра, тому, грешнику богомерзкому, епитимью от Бога назначить в сорок дней сухояста». Ах, баба проклятущая! Свечера отец Логгин лег с женой своею Олегией в разные постели, дабы уберечься от грешного соития накануне первой службы. Помолился истово, дабы во сне не жертвовать дьяволу — если вздумает тот искушать, — семя без потребы грешным истицанием на порты. Утром омыл межножный срам. Телом бысть чист отец Логин, и на душе бысть ликование от предстоящей многотрудной работы на тотемской ниве, и певши в ней звонко едемские птицы, и цвели медвяные цветы!.. Но, не иначе — лукавый послал ту бабу со злосмрадными ея ведрами? Ах, бес! Он, он, говняной дух, творит отцу Логгину препоны! «Если бы то Господь слал мне испытание, то проверял бы меня богоугодным термином! — торжествующе возмыслил отец Логгин. — Аз же упомянул некстати дьявольскую калову дыру. Ах, бес!» Догадавшись об истинной — дьявольскиискусной причине своего неожиданного отступления от исповедального канона, отец Логгин воспрял. Он очень любил борьбу! «Изыди, лукавый!» — пламенно вскрикнул в мыслях отец Логин. И язвительно спросил вездесущего демона: «Разве с того следует начинать вопросити исповедующихся? Жена ся должна сказать мне: исповедуюся аз, многогрешная жена, имярек… Надо вопросити, как имя ее… Немного помолиться следует с ней, распевая псалом. И, окончив молитвы, снять покрывало с ея головы. И расспрашивать со всей кротостью, сколько это возможно, голосом тихим…»
Отец Логгин звонко прочистил гортань, сделал строгое, но отеческое лицо, взглянул на освещенный свечным пламенем профиль молодой жены и приготовился восстановить канонический ход таинства, изринувши дьявола… Однако бесы не желали отступать!..
— Кому, отче? — вопросивши жена, как только почувствовала на себе взгляд попа.
— Что — кому? — охваченный подозрениями, рекши отец Логгин.
— Давала — кому?
— Или их было несколько? — трепеща от ужаса (он впервые столкнулся лицом к лицу со столь изощренно богомерзким блудом), гневно спросил отче. — Или не мужу ты давала в афедрон?!
То, что исповедь против воли опять свернула к теме афедрона, несколько смутило отца Логгина, но, в конце концов, он мудро решил, что начать с самого тяжкого греха не есть грех.
— Нет, не мужу, господин мой отче.
«Двойной грех! — быстро промыслил пастырь. — Блуд с чужим мужем и блуд в афедрон».
— Кому же?
— Отцу, брату, братану, сестричичу…
После каждого вновь произнесенного сродственника отец Логгин вздрагивал нутром.
— …подруге, — перечисляла молодица.
— Подруге?! — не поверил отец Логин, — и как же сей грех ты с подругой совершала? Али пестом?
— Когда с горохом, то и пестом, — согласилась жена.
— Али сосудом? — не отступал пастырь.
— Коли оловину хмельную наливала, то и сосудом, винной бутылью-сулеей.
— И пиянство притом, значит, было?
— Ну, так ведь, то в дорогу дальнюю, отче. Как же не пригубить на дорожку, на ход ноги? Грешна.
— И чем же ты еще перед дорогой дальней в афедрон давала?
— Пряженцами…
— Тьфу, мерзость великая!
— Грешна, батюшка, давала брату пряженцы с бараньей припекой в пост.
«Колико же это блуда? Трижды либо пятижды?» — лихорадочно прикидывал отец Логгин. — «В пост, наевшись скоромной пищи и напившись хмельной сулемы, блудила в задней позе со всей кровосмесной мужеской родней и женскими подругами! О, Господи, святые небесные силы, святые апостолы, пророки и мученики, и преподобные, и праведные…»
Отец Логгин долго бормотал, отчаянно призывая всю святую рать, могшую помочь ему в борьбе с таким сверхблудным умовредием.
— А что, отче, — дождавшись, когда отец Логгин прекратит возмущенно пыхтеть, робко спросила жена. — Или нельзя в дорогу пряженцы с горохом давати? А мать моя всегда рекши: «Хороши в дорожку пирожки с горошком».
— Аз тебя не про дорогу сейчас вопрошаю, — строго осадил отец Логгин. — А про блуд противу естества: в задний оход в скотской позе срамом отца, брата, братана, сосудом да пестом.
— Ох!.. Ох!.. — молодица в ужасе закрыла лицо дланями. — Что ты, господин мой отче, да разве есть за мной такой богомерзкий грех?! Ох!.. Да и подумати о таком мне страшно, а не то, что сотворити!
— Глупая жена, — рассердился отец Логгин. — Зачем же ты каитися принялась в том, чего нет? Меня, отца святого, в смущение ввела. Лжу затеяла в святых стенах? Я же тебя ясно спросил: «Давала ли в афедрон? Кому? Чего?»
— В афедрон давала, от того не отказываюсь, а в… Господи, прости!.. в задний оход не блудила!
— А что же, по-твоему, значит сие слово — «афедрон»?
— Сим мудреным словом отче дальний путь нарек?
— Ах, мракобесие… Ах, бескнижие… — принялся сокрушаться отец Логгин. — Афедрон суть задний оход каловый.
Молодица похлопала очами.
— Да жопа же, али ты, Феодосья, жопы не знаешь? — быстрым шепотом пояснила случившаяся рядом просвирница или, как больше нравилось приверженцу философской мысли отцу Логгину, проскурница Авдотья. Разрешив лексическую загвоздку, Авдотья смиренно пробормотала:
— Прости, батюшка, за грех вмешательства в таинство покаяния.
— Грех сей я тебе отпускаю без епитимьи на первый раз, — милостиво согласился отче, радостный от того, что недоразумение, накликанное бесами, разъяснилось, с Божьей помощью. То, что именно Бог выслал подмогу отцу Логгину, пастырю было ясно, во-первых, из звания, вставшей плечом к плечу, ратницы: проскурница Авдотья, по — древлему говоря, дьяконица, — особа духовного звания, а не какая-нибудь баба с пустыми черпалами, дала заслон бесоватию. Во-вторых, просвирница — вдова самого благодетельного образа, и кому, как не ей, подсобить сестре женского полу. В- третьих, — и это было самым вещим знаком, Господь сподобил на помощь отцу Логгину, принимающему исповедь, не звонаря или пономаря, а — проскурницу, которая именно и выпекает хлебцы для причастия после требы исповедания! «Едино в трех! — воссиял отец Логин, — единотрижды!» Под таким научно-обоснованным напором лукавый отступил. И дальше таинство исповеди пошло, как по маслу.
— Ты, значит, Феодосия?
— Аз есмь.
— А грешна ли ты, Феодосия, в грехах злых, смертных, как — то: сребролюбие, пьянство, объядение, скупость, резоимание ложа бо пуповины, срамословие, воззрение с похотью, любодеяние?..
Отец Логгин перевел дух.
— …Свар, гнев, ярость, печаль, уныние… уныние…
Отче растопырил персты веером и по очереди пригнул их к длани — не обсчитался ли, часом, каким грехом?
— …Уныние, оклеветание, отчаяние, роптание, шептание, зазрение, прекословие, празднословие…
— Погоди, батюшка, — встрепенулась Феодосия: — В празднословии каюсь. Давеча кошка, по горнице игравши да поставец с места свернувши. Ах, ты, говорю аз ей праздно, дура хвостатая! Грешна!..
— «Дура» — не есть празднословие, — поправил отец Логгин. — «Дура» сиречь срамословие. За сей грех налагаю тебе сто поклонов поясных и сто земных три дни.
— Аз, отче, поклоны отвешу, только «дура» — не срамословие, хоть как! — встряла Феодосья. — Елда, прости Господи, или там манда — се срам. А «дура»? Иной раз идет баба глупая — дура дурой!
— Оно, конечно, — важно согласился отец Логгин, вспомнив утрешнюю тотьмичку с пустыми черпалами, — но — отчасти! А за то, что спор затеваешь да в святых церковных стенах поминаешь елду — сиречь мехирь мужеский, да манду — суть лядвии женские, налагаю на тебя седьмицу сухояста. Гм… Празднословие, братоненавидение, испытание, небрежение, неправда, леность, обидите, ослушание, воровство, ложь, клевета, хищение, тайнопадение, тщеславие…
— Погоди, господин мой отче, — оживилась Феодосья. — Золовка моя на той седьмице на меня клеветала, клевеща, что аз ея пряжу затаскала под одр.
— То ея грех, не твой, — поправил отец Логгин. — Пусть она придет на покаяние.
Батюшка беззвучной скороговоркой сызнова перечислил грехи, вспомнил, на каком закончил, и вновь заговорил:
— …Гордость, высокомудрие, укорение… Укоряла ты золовку за наветы? Нет? Добро… Осуждение, соблажнение, роптание, хуление, зло за зло.
— Чего нет, батюшка, того — нет.
Отец Логгин перевел дух и принялся за «Заповеди ко исповедующимся».
— С деверем блудила ли?
— Да у меня, отче, и деверя нет, чтоб с им блудить, — сообщила Феодосья.
— С братом родным грешила ли?
— С Зотейкой-то?
— Пусть, с Зотеем, если его так кличут.
— Ох, отче, что ты речешь? Зотейка наш еще чадце отдоенное, доилица его молоком кормит.
— Так что же ты празднословишь? Не грешна, так и отвечай. А грешна, так кайся, — начал терять терпение отец Логгин.
— А на подругу возлазила ли?
Феодосья задумалась.
— Когда на стог взбиралась, то на подругу взлазила, уж больно высок стог сметан был.
— Возлазила, значит, без греха?
— Без греха, отче.
— А на мужа пьяная или трезвая возлазила ли?
— Ни единожды! — с жаром заверила Феодосья.
— С пожилым мужем или со вдовцом, или с холостым от своего мужа была ли?
— Ни единожды!
— С крестным сыном была ли? С попом или чернецом?
— Да я и помыслить такого не могу — с чернецом…
— Это хорошо, ибо мысль греховная — тот же грех. Гм… Сама своею рукою в ложе тыкала? Или вдевала ли перст в свое естество?
— Нет, — испуганно прошептала Феодосья.
— Истинно?
— Провалиться мне на этом месте! Чтоб меня ужи искусали, вран ночной заклевал, лешак уволок!
— За то, что клянешься богомерзко язычески, — поклонов тебе сорок сразу, как из церкви придешь. Клясться нужно божьим словом: чтоб меня Бог наказал! А не аспидами, филинами да мифологическими идолами.
— Какими, рекши, идолами? — заинтересовалась Феодосья.
— Мифологическими. Сиречь баснословными.
— Какие же сие басни, — растопырила глаза Феодосья, — когда в вашей же бане, ты ведь, отче, на Волчановской улице поселился?.. Так вот, в вашей бане банник прошлое лето младенца грудного, чадце отдоенное, утопил. Матерь его, Анфиска, из бани нага выскочила и на всю улицу возвопила: «Васютку моего банник утопил в ушате!» Васютка у нее хоть и нагулянный был, а все одно жалко! Отец Нифонт на другой день нам на проповеди сказал: то Анфиске с Васюткой наказание за грех блудного очадия и рождения, и в том самое-то ужасное наказание, что не Бог чадо покарал, а банник леший.
— Тьфу! — сплюнул отец Логгин. — Что ни слово, то злая вонь! Не мог отец Нифонт такой богомерзости рекши. Наказывает един Бог, а у идолов такой силы нет!
— А вот, и сказал отец Нифонт… Аз сама не слыхала, потому, в церковь в тот день не ходила, но матушка мне истинно все пересказала. Гляди, говорит, Феодосья, очадешь в грехе, так лешак чадо утопит либо удушит, либо разродиться не сможешь, будешь тридцать три и три года в утробе таскать.
Отец Логгин глубоко вдохнул и выпустил дух, надувая щеки и плеская губами в размышлении. «Языческое зло зело в Тотьме сильно», — пришел он вскоре к драматическому выводу и продолжил вопросить:
— Дитя в себе или в сестре зельем или кудесами изгоняла ли?
— Нет, отче, — пламенно заверила Феодосья. — Как можно?
— Блудил ли кто с тобой меж бедер до истицания скверны семенной?
— Нет, отче.
— Кушала ли скверны семенные?
— Нет, отче, не было такого ни единожды, — перекрестясь, заверила Феодосья и, помолчав мгновение, спросила: — Отчего, отче, семя мужеское скверно? Ведь от него чада прелепые рождаются. Неужели это скверно? Скверны — от дьявола, но разве чадо от беса, а не от Бога?
Отец Логгин нервно почесал пазуху под мышцей. Перекрестился. Воззрился на Феодосью.
Как весенний ручей журчит нежно, подмывая набухшие кристаллы снега, сияя в каждой крупинке агамантовым отблеском, плеская в слюдяные оконца ночных тонких льдинок, отражая небесный свод и солнечные огни, так сияли на белоснежном лице Феодосии голубые глаза, огромные и светлые, как любовь отца Логгина к Богу.
«Аквамарин небесный», — смутился сей лепотой отец Логгин.
Весь сладкий дух церковный не мог укрыть сладковония, что исходило от Феодосии, от кос ее, причесанных с елеем, от платка из древлего дорогого алтабаса, от лисьей шубы, крытой расшитым тонким сукном. Отец Логгин знал отчего-то, что пазухи шубы пахли котенком. А уста — мятой. А ушеса и заушины — лимонной зелейной травой мелиссой. А перси — овощем яблочным, что держат всю ночь в женских межножных лядвиях для присушения мужей.
— Медвяный дух твой, — слабым голосом произнес отец Логгин. И, собравшись с силами, вопросил нетвердо:
— Пила ли зелие травяное — мелиссу, зверобой, еще какую ину…
Голос отца Логгина сорвался и дал петуха.
Феодосия сморгнула очесами и закусила уста, сдерживая звонкую крошечную смешинку.
«Как речная земчузинка смешинка твоя», — почти теряя сознание, беззвучно рекши отец Логгин.
— Нет, отче, не пила зелия, — отреклась Феодосья.
Демон уже подбирался к межножию отца Логгина. И вприсядку, с коленцами, плясали черти, предвкушая падение святого отца. Но Спаситель вновь пришел на помощь юному своему ратнику.
— А что, батюшка, звонить сегодня во скольки? — басом спросил Спаситель.
— А? Что? — вздрогнул отец Логгин.
Сморгнул вежами, встряхнул главой. Перед ним стоял, переминаясь в валенках, звонарь Тихон.
— После, после… Не видишь, исповедаю аз? — сказал машинально отец Логгин.
И вспомнил свое наваждение.
— Ах, нет! Звони во все колокола!
— Дык… эта… — недоумевал Тихон. — Почто во все?
— Во славу Божию! — потряс дланями отец Логгин. — Во победу над лукавым, что искусити мужей пытается даже в стенах святых!
Тихон перекрестился и запыхтел.
— Ступай, ступай, — встрепенувшись, распорядился отец Логгин. — Звонить будешь, как заведено, к вечерней.
И снова Бог призрел сына своего Логгина! То, что искушение, похотствующее через Феодосию, было наслано лукавым, а спас от блудного греха Господь, ясно было отцу Логгину оттого, что явился ратником по божьему велению звонарь Тихон. Не проскурница Авдотья — хоть и вдова, а тоже баба мужеискусная! — Не чтец Козьма, тропарей толком не вызубривший, а звонарь! Прозвонил глас Божий над головой отца Логгина и разогнал бесов, на блуд совращающих.
«Срочно нужно произнести тропарь к случаю приличествующий!»
От волнения, нужное вылетело у отца Логгина из главы. «Перечислю святые небесные силы: угодников, праведников, — решил отец Логгин. — Сие всегда к месту». Вдохновенно пробормотав весь список и краткое покаяние, отец Логгин расправил плечи и ясным взором воззрился на Феодосию.
— Что ты, раба Божья, рекши? — изрек он твердым гласом.
— Аз вопросивши: мужеские скверны семенные от Бога или от дьявола? — сосредоточенно произнесла Феодосья. — Мне сие непонятно. Если — от дьявола, то почему дитя — от Бога? А если семя мужеское от Бога, то почему называют его скверной, а не плодородием?
Взор отца Логгина запылал. Он зело любил дискуссии! Но вящей того любил отец Логгин наставления.
— Сей казус задал тебе сам лукавый! — радостно констатировал отец Логгин, предвкушая эффектное его разъяснение. — Любой плод и любое семя — от Бога. Но, завладеть им может и бес! И тогда плод сей и семя сие становится от дьявола.
Полюбовавшись с мгновение на завершенность и афористичность своей формулировки, отче взглянул на Феодосию.
— Понятно тебе?
— Понятно, — заверила Феодосья. — А как, батюшка, угадать, от Бога, положим, овощ яблочный у меня в руке али от лукавого?
— А это, смотря, кто тебе его вручил: коли Господь, то — от Бога. А коли черт, то — от лукавого. Уразумела?
— Уразумела, отче. А как узнать, кто из них вручил мне плод? Если, к примеру, Кузьма мне его дал на торжище?
Отец Логгин с тонким свистом втянул носом воздух.
— Если, в грехе заполучила ты плод сей, то вручил его бес, а если в богоугодном деле получен плод, то ниспослал тебе его Господь наш, — возвышая глас, но не теряя самообладания, произнес отец Логгин.
— А если плод сей — репейник, который аз выпалываю с огорода?
— Если выпалываешь, се — от Бога мурава. А если засеваешь — от черта сей чертополох.
— А скверны семенные?
— Если в грехе они истицают, се — от лукавого, — нетерпеливо воскликнул отче. — А если не в грехе, се — от Бога. В рукоблудии, сиречь в малакии, семя истекает скверно, потому что истицает оно к чертям собачьим! Поняла?!
Отцу Логгину и не понятно было, как мог он еще недавно очароваться такой бестолковой женой!
— Поняла, отче, — проникновенно ответила Феодосия. — Мне еще никто никогда так ясно все не разъяснял!
Отец Логгин смягчился.
— Добро… Всегда вопрошай отца своего духовного, если в чем сомневаешься. Гм…
«Глаголет священник, перечисляя грехи по единому, вопрошает тихим гласом», — напомнил себе отец Логгин и вновь принялся исповедовать рабу Божью Феодосию.
— Ходила ли ты к волхвам, чародеям, кудесникам, баальникам, зелейникам либо знахарям?
— Грешна, отче, ходила единожды. Но не по своей воле, а просьбою золовки. Брала у зелейницы травяное снадобье, дабы лечить золовке телесный недуг.
— Се грех! Недуги, духовные либо телесные, врачевати обязано словом Божьим либо мирро святым.
— А разве, отче, не грех мирро к аке… афе… к оходу прикладывть? У золовки чирей в оходе леший надавал!
— Опять ты леших языческих поминаешь! Наказывает, суть недуги насылает, Бог!
— А я так думаю, что, если чирей на носу или в подпупии выскочит, то — Божье наказание, а если в задней дыре — дьявола козни.
— Казус сей не прост, — сокрушенно вздохнул отец Логгин. — Думаю, то Бог чирей наслал в афедрон в назидание золовке, дабы продемонстрировать силу свою даже и во владениях дьявола. Мирро, пожалуй, в сем месте будет неуместно. Впрочем, с сиим надо свериться у Иоанна Постника.
— Отец Нифонт говорил, что на все вопросы есть ответ в святом писании. Может, и насчет чирья там прописано?
— Насчет чирьев сей час не припомню, — отцу Логгину не хотелось признаваться Феодосье, что книга книг упустила такой животрепещущий вопрос… — Как бы то ни было, за зельем ходить — грех великий.
— А что же делать? Золовку аж грызло!
— Молиться!
— А царский лекарь царя нашего — батюшку, Алексея Михайловича, чем врачует? — встрепенулась вдруг Феодосия, и глаза ее заблестели любопытством. — Али не травами?
Отец Логгин закашлялся.
— Гм… Хм… Государь наш светозарный, Алексей Михайлович, — Бога посланец на земле, следовательно, его лечение — суть Божьими руками. Вестимо, не все травы — зелия кудесные.
Эта мысль приободрила отче.
— Лавр, виноград — суть древа едемские, божественные. А за поход к травнице налагаю тебе епитимью в сорок земных поклонов на три седьмицы. Гм… Упивалася ли без памяти?
— Нет, отче мой господин.
— Или на восток мочилась?
— Нет.
— Или на восток изпражнялась?
— Что, отче?
— Калилась на восток, суть смердила?
— Ой, нет, батюшка.
— На ногу кому вступала с похотью?
— С похотью — нет, — заверила Феодосья, — а вот…
— Ладно, ладно, без похоти вступить — то не грех, — замахал рукой отец Логгин, опасаясь новой дискуссии.
— Нечистая, в церковь ходила?
— Ни единожды.
— В нечистотах кровяных с мужем грех творила?
— Нет, отче.
— Добро… Всякий, кто с женой во время месячных луновений будет и зачнет ребенка, то да будет прокажен, и родители да имут епитимью до три лета.
— А, прокажен который будет? — с волнением уточнила Феодосия.
— Чадо.
— А чадце чем виновато? Этого я не понимаю.
— Чадо за грех родителей перед Богом отвечает, али ты того не знаешь?
— Но, чадо же не знало, что его в грехе зачинают? Он бы, может, и нарождаться не стал, кабы ведал?
— Ересь! Чушь собачья! Прости мя, Господи… Или с мужем была в пятницу, в субботу или в воскресенье?
— Не была.
Отец Логгин на время задумался. Надо бы предупредить рабу Божью Феодосию, чем чревато соитие в эти дни недели. Но Отец Логгин опасался нового словесного казуса. Наконец долг наставления взял верх.
— А если зачнется ребенок, то будет он либо разбойник, либо вор, либо блудник, — быстро произнес отче, рассчитывая избежать заминки.
Но Феодосия не смогла оставить без размышления такую информацию.
— А бийца в какой день зачинается?
— Драчун? Сие в независимости от того, — витиевато ответствовал отец Логгин.
— А почему, если в пятницу — то разбойник? Почему не бунтовщик? Видать, чтоб Боженьке не путаться…
— Осквернялась ли в святой пост? — рекши отец Логгин, сделав вид, что не расслышал версии Феодосии.
— Нет.
— Смеялась ли до слез?
— Грешна, батюшка… Повитуха Матрена в грех ввела. Про Африкию рассказывала. Как можно было не смеяться, когда Матрена такие глумы сказывала! Не поверишь, отче, в Африкии живут черные люди…
— Ладно, ладно, после…
— Нет, ты, отче, послушай… И все у них черное: и тело, и срам. И молоко у жен из персей черное доится.
— Черное млеко? Слыхивал про чудеса, но, про такие?.. — поразился отец Логгин и живо спросил: — Ну-ну?
— А если перси черные, то какому же молоку быть? Не белому же?
— Сие логично… — склонил голову отец Логгин.
— Из черного всегда черное выходит. А в носу красно, так и кровь из носопырки алая идет. Зотейка наш уж такой беленький весь, а жопка — бурая, так и калышки бурые. А се… Матрена рекши, у африкийских черных жен и чада черные нарождаются. И еще сказывала Матрена, что люди в Африкии ходят все голые! Вот, как есть, нагие, в нос только перо всунуто! Представь, батюшка, идет по городу воевода нагой? В носу у воеводы перо петушиное… Али мытарь за посошной податью приходит — сам голый, и срам так же! Ох, и смеялись мы! Аж до слез… Или звонарь африкийский на колокольню лезет, а на ем одни валенки, и муде черные?.. Ой, не могу!
Поглядев издалека на звонаря Тихона, отец Логгин тоже мелко затряс головой от смеха. Отче был еще зело молод и временами забывал о том, что, как особа духовная, должен хранить серьезный вид.
Феодосья вновь рассыпалась круглыми тихими смешинками.
— Как, отче, было не смеяться над такими побасенками?
— Сие не побасенки, — сделав строгое лицо и осенившись крестом, пришел к выводу отец Логгин. — Черные те люди и чад черных рождают в наказание от Бога. За то, что нехристи языческие оне. Только язычники чертовы могут нагие на колокольню залезать!
Феодосья истово перекрестилась.
— Дьявольская земля та — Африкия, — пламенно произнес отец Логгин. — Ишь, удумали, с нагим мехирем — в святые стены.
— Распоясанные, отче! — подлила масла в огонь Феодосья.
— Но ты не смеяться должна была, а воздать молитву за спасение африкийских душ. Сегодня же вечером помолись за них. И я помолюсь. А за глумы и смех до слез налагаю тебе сухояста три дня.
— Истинно, отче мой господин, — смиренно сказала Феодосия. — Но в святом писании сказано, что уныние — грех. Значит, веселиться Бог нам завещал? А какое же веселье без смеха?
— Не то веселье, когда напьешься пьяной и будешь плясать под гусли с коленцами, да над глумами скоморохов смеяться, а то веселье — когда с радостью на душе окинешь ты веселым взором все добрые дела, что сотворила за день.
— Пьяной быть грех, — согласилась Феодосия. — Елда пьяная и та не стоит, набок валится. Но зачем тогда Господь наш, Христос, воду в вино превратил, а не в квас? Может, он хотел накудесить ее в кисель либо в сбитень, а дьявол под руку толкнул, и вышло вино хмельное?
— Господь наш Христос не кудесит, — рассердился отец Логгин. — Это тебе не повитуха Матрена. Спаситель чудеса свершает во спасение.
На этом отец Логгин примолк, поскольку решительно не знал доводов решения Христа превратить воду в вино, а не в квас. Он троекратно лихорадочно произнес: «Господи, помоги!», и в ту же секунду пришла помощь.
— Спаситель превратил воду в вино, чтоб было чем причащать паству после исповедания! — радостно воскликнул он. — Не квасом же причащать? Не сбитень же — кровь Господня?!
— А-а! — сказала Феодосия. — Се истинно! Сколько же много истин мне сегодня открылось от тебя, отче мой господин.
Сия благолепная фраза усыпила бдительность отца Логгина, и он благодушно посоветовал Феодосии спросить, чего еще разуму ея непонятно.
— Что вино — кровь Господня, это мне ясно. Но, что хлебцы — тело Его? Тут такие у меня сомнения… Ладно, коли перст Господен мне в просвире попадется али ланиты, али пуп. Ну, а если срам Господен? Срам в уста брать разве не грех?
Отец Логгин выпучил глаза.
— Срам Господен?!
— Есть же у Него уды межножные? Он ведь человеком рожден от обычной матери? А у человека всегда жила подпупная есть, — затараторила Феодосия. — Но, коли, рожден по образу Божьему, то и у Боженьки жила становая есть? Али нет? Вот ведь загвоздка для меня… Ежели нет у Господа срама, то, как он до двенадцати лет, пока с матерью жил, мочу сцал? Али была елда у отрока, а у мужа отпала вместе с муде? Где тогда мощи его, срамные, хранятся? Вот бы приложиться! Али с собой на небеса унес? А, ежели, я на причастие срам Господен вкушу, будет ли в том грех? Или у Господа уды безгреховные?..
Последние словеса очень выручили несчастного отца Логгина, который в ужасе подбирал нужные аргументы.
— Тело Господа суть бестелесное, — строго произнес отец Логгин. — И срам его бестелесный. И семя его беспорочное. И кушать его не есть скверно. Просвира — сиречь только образ тела. Гм… Аллегория!..
— А почему же, когда только мыслишь в уме уды мужские, то уже грешишь? Ведь, елда в голове — ненастоящая, а только образ?
— Тьфу! Прости мя, Господи! Потому, что с мыслей грех начинается. Сперва замыслил украсть чужое, а потом и украл. Если бы не замыслил, разве бы украл?
— Верно, — приложила палец к нижней губе Феодосия. — Человек любое дело, сперва, замысливает. А если…
— Помолчи, дочь моя. Ибо исповедание еще длится.
Феодосия примолкла.
— Или содомский блуд творила?
— Нет-нет.
— Или укорила попа или чернеца смехом?
— Нет.
— Или попа бранила? Или выгнала нищего из дома своего?
— А если из дома на двор выгнала, то — грех? Зело вшив калика перехожий был. Скнипы так и ползали в голове. Скаредьем воняло.
— А со двора не выгнала?
— Нет, он под навесом с холопом спал, хлеба ему вынесли.
— Тогда грех невелик.
— А с другой стороны, — задумалась Феодосия, — это ведь Господь наш в образе нищем мог по земле идти?
— Истинно! — согласился отец Логгин. — Чтоб нас проверить: достает ли любви к ближнему?
— Тогда грех был калику перехожего во двор гнать?
— Тогда — грех.
— Ой, вспомнила. Тот нищий потом на торжище кошелек украл и деньги пропил. Ему пуп вырвали да на древо повесили. Значит, не Господь то был. Он бы красть не стал. Выходит, не согрешила аз?
— Ну, выходит, что не согрешила, — несколько притомившись, согласился отец Логгин.
— Слава Богу!
— Или в церковь из-за блуда или пития не пошла?
— Нет.
— Или ударила кого по лицу?
— Нет-нет…
— Или била сироту без вины? Или пихнула человека в кал? Или изгваздала в кал чужое платье из зависти или для посмешища? Или в пост пировала с пляскою и гуслями? Или срамила попадью? Или опоздала на церковную службу из-за лени или сна ради? Или говорила хульные слова? Или в рост деньги давала? Или гнев держала на кого?
— Грешна, отче, держала гнев.
— Ну, сколь долго держала гнев, столько и поста.
— Час, значит, поститься?
Отец Логгин обдул испарину со лба.
— Час, — наконец, порешил он. — На кого гнев-то держала? Впрочем, не говори… Бог и так видел.
— Неужели, отче, Господь и за кошками следит?
— За всякой тварью… Или зажгла ты дом либо гумно? Или душу погубила?
— Юда сын Ларионов внове рекши: «Ах, сгубила ты, Феодосия, мою душу!»
— Это не в счет. Это раб божий Юда изрекши аллегорически.
— Вроде как лжу?
— Для лепоты словесов.
— А-а!
— Или блудила с Юдой?
— Нет-нет!
— Или с рабом либо с холопом была в соитии?
— Ни, боже мой! А жалко мне иной раз рабов. Разве Акулька виновата, что муж ея, Филька, Акулю вместе с чадцами и избой за деньги батюшке моему продал? Деньги все пропил в корчме за седьмицу либо за две!
— Так уж Богом заведено, что одни в услужении других. Разве мы сами не рабы вечные царя нашего Алексея Михайловича? Холопы мы государя нашего светозарного и тому с ликованием радуемся. А государь Алексей Михайлович тоже раб — раб Господа нашего. И смиренно рабство сие принимает.
— А может, в каких землях нет холопов? — спросила Феодосия.
— Сие невозможно. Кто тогда рабскую работу будет выполнять? А, ежели, кому зело тяжкий холопский труд и выпал, так, то испытание от Бога. Бог тяжелее всех испытывает то чадо, которое больше всего любит и которому хочет добра. Акулину Господь возлюбил и наслал ей испытание, говоря тем самым, что мужа, данного Богом, она должна поддерживать во всех его лишениях. Бьет Акульку муж?
— Бьет, — вздохнула Феодосия.
— А ты ей скажи, мол, ударит муж по одной щеке — подставь другую. Потому и дана жена мужу, а не наоборот. Против мужа только тогда жена может роптать, когда искушает на блудный грех в пост либо блудит не в естество. А се… Или забрала у кого что? Или клялась криво? Или украденное не возвратила? Или в церкви смеялась?
— Грешна, отче. Только что с тобой, господин мой отче, смеялась над Африкией.
— Гм… Хм… Каюсь, Господи! Или оклеветала кого? Или в церкви не достояла до конца службу? Или в сон веровала? Или истолковала его?
— Аз, отче, сон не толковала, ей-Богу! И не веровала в него. Да только он, все равно, сбылся!..
— Поста тебе — день. Или плюнула на лицо кому или в рот?
— Грешна, отче. Зотейка изгваздался сажей, так плюнула ему на ланиты и оттерла.
— Сие не грех. Сие без злого умысла.
— И то ладно.
— Или, объевшись или опившись, блевала?
— Нет.
— Творила игры нечистые?
— Грешна, отче. В святки однажды с подружкой нагая на снег выбегала — гадала на жениха.
— А за такие игры будет тебе женихом черт! Вскочит в твое естество женское, станут потом черти его оттуда кочергой доставать! Восемь дней тебе за это есть капусту с водой.
— Да, отче.
— Или ходила в мужском портище?
— Грешна: сапоги брата напялила — до матери в амбар добежать.
— Сие не велик грех. Или, сблудивши, забыла умыться? Или давала зелья мужу для присушки? Или смывала молоко с персей медом и давала мужу?
— Ни единожды.
— Отца и матерь била или лаяла? Испортила ниву чью или скотину? Или напилась без памяти, и блуд кто творил с тобой? Или взирала на кого с похотью? Вкладывала ли язык свой мужу в уста, по-другому говоря, целовалась ли с похотью?
— Нет.
— За груди ласкать давала ли?
— Нет-нет.
— Взирала ли на святые иконы с помыслами нечистыми?
— Никогда!
— Грешила ли частым обмыванием банным?
— Грешна, отче. Обмылась в бане в субботу, а десяти дней не прошло, как сродственница приехала, так я и с ней еще в бане обмылась.
— Часто обмываться в бане такое же излишество, как чревоугодие. Не телом мы грязны, а душой! О чистоте души чаще мысли, а не о том, чтоб пазухи без нужды обмывать. Блаженные Божьи люди, юродивые, на навозном гноище спят, струпьев не омывают, а Господу приятны! А что толку, что иная жена сладкое воние — отец Логгин покрутил носом — медовое испускает, если она тем самым на грех мужей искушает? Христос в воды входил, только чтобы окреститься. Да ноги омывал после многотрудной дороги. А наши жены так и плещут водицу ушатами! Так и бродят взад-вперед с пустыми почерпалами!.. Ты омойся в канун светлого праздника, как на тот свет преставиться время пришло — омойся, перед таинством брака мытье — не грех. А ведь у наших жен, как не глянь — все из бани дым коромыслом!
— Истинно, отче, — смиренно ответила Феодосия.
— А с бани все и начинается… Римская империя сколь могуча была, а взяли моду их патриции решать дела в банях, термах, по — ихнему, по — римски. А где баня, там, известно, и блуд, и грех содомский. И рухнула империя!
— Ой, батюшки! Из-за бани?! Али сваи подгнили?
— Все прогнило насквозь!
— Спаси и сохрани…
— А ты, Феодосия, теперь, как в баню пойдешь, так и вспомни Римскую империю.
— Непременно, отче, помяну их, грешных.
— Или ложилась на живот на землю?
— Одиножды только, — призналась Феодосия, — в норку мышиную хотелось взглянуть. Уж больно интересно мне стало, как там, у мышей, хоромы подземные устроены? И кладовочки, небось, есть, и спаленки?
— Разглядела? — с неподдельным интересом спросил отец Логгин.
— Нет, зело темно в норке было.
— То не с похотью, то не грех, — успокоил отец Логгин. — Говорила другому про его срамоту?
— Золовке внове сказала: ох, Марфа, отъела ты гузно! А батюшке в сердцах рекши, мол, хозяйство вести — не мудями трясти.
— И что же он? — заинтересовался отец Логгин.
— Огрел меня поперек спины поленом.
— Верно содеял! А подсматривала ли ты чужую срамоту в бане, либо тайно, либо во сне, либо у сирот?
— Аз, отче, не подсматривала, так ведь, он так в глаза и лез! Леший, говорю, черт, ты ведь мне око елдой своей кривой выколешь! А он, знай себе, ржет…
— Ладно-ладно, после доскажешь, — замахал дланью отец Логгин. — Замолвила ли срамное слово ради похоти?
— Нет.
— Не мочилась ли, не стыдясь мужчин?
— Ой, нет.
— Хватала ли чужого мужа за лоно?
— Да и своего-то не хватала…
— Добро… Прикладывала ли бороду чью или голову к сраму смеха ради?
— Нет, отче, как можно?
— Хулила ли жениха или невесту?
— Жениха хулила. Брат мой женился и перед самым пиром рекши: «Добро бы у невесты манда, как у тещи, была широка». Прости мя, Господи! Я брата и похулила за такие бесстыжие словеса.
— Ну, то не грех. Или обругала хромого, кривого или слепого? Или мертвеца грабила?
— Ох, отче, я их боюсь, мертвых-то…
— Смерти не надо бояться, ибо душа наша бессмертна.
— Да у нас тут бродил по Тотьме один… Помер, а все приходил потом ночами глядеть, не путается ли жена с кузнецом? Спаси и сохрани!
— Ладно-ладно, больно ты говорлива.
Отец Логгин повспоминал еще вопросы кающимся, но более ничего не припомнил. Переведя дух, отче смиренно приказал:
— Поклонись, чадо, и покайся разом во всех грехах, вольных и невольных.
— Отче мой господин, — радостно произнесла Феодосия, покаявшись, — как же мне не душе теперь благолепно! Словно зарница летняя всю меня осветила… Никогда еще каяться мне так приятно не было… Какой же ты, отче, книжный, краснословный… Сколько было у меня покаяний, а это — самое светозарное. Отродясь отец Нифонт так душеньку мою не очищал многими вопросами.
— Что же многоуважаемый отец Нифонт у тебя вопрошал? — зардевшись от удовольствия, поинтересовался отец Логгин.
— Да бывалочи спросит: «Ну что, Феодосия? Девства еще не растлила?» Да с тем и отпустит.
Отец Логгин звонко сглотнул.
— Так ты разве не мужатица, а девица нерастленная?!
— Истинно, отче.
— И с мужем не была?
— Что ты, отче?!
— И сколько тебе лет?
— Пятнадцать.
— Так зачем же ты?.. Так почто же ты на вопросы мои отвечала, которые для жен предназначены?
— Аз первый раз с таким книжным попом беседую. Как же не отвечать на эдакие умные вопросы? Я сегодня Господа нашего возлюбила так же вяще, как братика Зотейку — чадо сладкое. Сколько же вопросов Господь нам, грешным, приготовил! И о каждом-то грехе нашем Он позаботился! И для всякого срама книжное слово сотворил. И ты, отче, все словеса вызубрил?
— Слово Божье зубрить не в тягость, — скромно ответствовал отец Логгин. — Разве тяжело мед черпать и устами пить? А словеса Божьи — тот же мед. Я, кроме теологии, и других наук много знаю: и лексику, и греческий, и космографию… Но, слово Божье мне интереснее всего.
— Как же сильно ты, отче, Бога любишь… — восхитилась Феодосия.
— Люблю! — с жаром подтвердил отец Логгин.
— Вот бы мне так же Его возлюбить!
Феодосия поклонилась и с затуманенным взором отошла в сторону, ожидая причастия.
…Отец Логгин выпорхнул из церкви боевитым весенним воробьем. Огляделся окрест восторженным взором, глубоко вдохнул свежий зимний аер. Церковь Крестовоздвиженья сияла под снегом в солнечном свете, как архимандрит в праздничных ризах. Яичком желтела вдали свежесрубленная часовенка. Головным сахаром высились сугробы. Пахло сосновой смолой, хлебом и благовонием кадила.
Отец Логгин вспомнил с радостным умилением огоньки алых и желтых восковых свечей, что божьими пчелками золотились пред алтарем, намоленные лики святых угодников, с одобрением внимавших его, отца, четкой, методологически выверенной службе, и, вдохновенно перекрестившись, воскликнул:
— Армония-то какая, Господи!
Удачное начало духовной карьеры, и Тотьма, пестревшая избами, хоромами, церквами и торжищами ярко, как расшитой женский подголовник, и, самое главное, несомненно удачное исповедание рабы божьей Феодосии, ее духовное очищение и зарницей вспыхнувшее влечение к Богу — все это слилось в ликующей душе отца Логгина в благообразное и современное слово: гармония!
Отец Логгин, не удержавшись в скромном смирении, откровенно наслаждался своей яркой победой на запушенной ниве тотемской суеверной, грешащей язычеством, паствы.
«А что, похоже, вылеплю я из Феодосии истинную рабу Божью. Одна только беседа, и она уж Бога возлюбила, как братца, чадо отдоенное, Зотейку. А что, коли стану я таким для нее пастырем, что ради любви к Господу пренебрегнет она отцом и матерью, оставит мужа и праздную женскую жизнь, как оставил ради Него отца и мать Христос? Что как, так я постараюсь, что тщением моим уйдет Феодосия из суетного этого мира в терем духовности? И тем сильнее будет моя победа, что раба Божья Феодосия — девица прелестная, самой природой предназначенная для осуществления женского замысла…»
Такие тщеславные мысли заполняли отца Логгина, стремительно шедшего к виталищу своему на Волчановской улице. В розмыслах сиих уж зрил отец Логгин себя самым уважаемым святым отцом Тотьмы, всей Новгородской епархии, да что там — самой Московии. Уж сам государь, светозарный Алексей Михайлович, вызывал отца Логгина к себе в Кремлевские палаты, дабы свериться с ним в последних достижениях теологической мысли. Дойдя до Кривого переулка, замахнулся отец Логгин и на написание своею рукою и мыслию нового канона, где будут отражены все заграничные греческие скрижали, озаренные зарницами русских достижений. Видел уж он сонмы изографов и писцов, что будут разрисовывать измысленные им — с Божьей помощью! — книги. И поедут за теми книгами духовные послы со всего света, и встанут в ряды Христовой веры даже зломрачные африкийские язычники, что ходят ныне с нагим срамом. Ибо талантлив и книжен отец Логгин, и не его в том вина — так уж от Бога дано!
Сии планы в самый неподобающий момент были прерваны бабой с почерпалами воды.
— Благослови, батюшка, — окликнула жена отца Логгина и поклонилась, не снимая коромысла. Ушата кочнулись, в воде сверкнули диски небесной тверди и верхушки деревьев.
Отец Логгин сморгнул очесами и недовольно взглянул на бабу.
«Ишь, крепкая какая, что твоя репа, — отметил отче, — плодородны в Тотьме жены. А в главе глупость одна. Коли видишь, что идет духовная особа в розмышлении, так не прерывай…»
Впрочем, отец Логгин тут же укорил себя за ворчливость и отечески благословил жену. Осеняя тотьмичку крестом, отец Логгин приметил, что брови ея наведены сажей. Отцу Логгину зело не хотелось отвлекаться от важных мыслей на поучение о саже, которую глупые жены мажут на лица лапой самого черта, подсовывающего сажу из адских своих печей. Но, любовь к наставлениям взяла верх.
— А како, сестра, не сажей ли адской наведены у тебя брови? — въедливо вопросил отец Логгин.
И вспомнил о бровях Феодосии…
Баба что-то лепетала и кланялась.
— Ладно — ладно, иди сейчас с Богом, да, как придешь каитися в грехах, о саже напомни, дабы наложена была на тебя епитимья.
«Как речной бисер смех твой, — простонал отец Логгин. — И елеем пахнут косы, и медом — заушины. И будет сей аквамарин небесный самым драгоценным даром, что преподнесу я к алтарю Божьему».
Полностью роман Елены Колядиной «Цветочный крест» можно прочитать и скачать .
В связи с присуждением Букеровской премии роману Елены Колядиной «Цветочный крест» у многих возник вопрос: а как же на самом деле говорили жители Тотьмы второй половины XVII века? Некоторые утверждают, что мы этого никогда не узнаем. Ну почему же? Очень даже легко узнать. Остались документы. Например, вот эти Любовные письма тотемского подьячего Арефы Малевинского.
Журнал "Перемены" в ВК >>
Вы можете поблагодарить редакторов Перемен >>
Спасибо, Глеб! Мне роман понравился сразу. Ваша статья как бальзам на душу на «Говняном лугу» некоторых блогеров и критиков.
Именно что прорыв. У тех, кто держит русскую литературу за глотку случилось какое-то затмение. Они думали уесть православную церковь, а наградили русский роман. А православный и русский — не совсем то же самое.
Сей чУдный текст можно описать одним словом: графоманство. Почему за этот «афедрон» дали букер? Постебаться над публикой решили, должно быть.
Дорогой Сокол, а не могли бы вы поподробнее рассказать: почему «Цветочный крест», по вашему мнению, это «графоманство»? Каковы вообще основные признаки «графоманства»? И как они проявляются в романе Елены Колядиной?
Вот потому я уже давно читаю только зарубежную литературу, а к современной отечественной не приближаюсь на пушечный выстрел.
РОман Колядиной — бред спятившей перед (в разгар?) климаксом бабы. Такое случается сплошь и рядом и, говорят, поддается лечению в соответствующих заведениях.
Эстетика бреда и признание его художественной ценности да, типична для постмодерна. Только, ребят, заигрались вы уже что-то в постмодерн, скоро любую зловонную кучку из под бомжа и картинку из психушки начнете признавать искусством.
Даму надо лечить, а не издавать практически медицинские свидетельства ее состояния.
Елена, то, что вы написали, это «пена»… (см. текст поста).
А то, что написала Автор — бред психически больной женщины. На том и сойдемся. Каждый при своем.
Первый и достаточный признак графоманства — высказывание на 3х страницах мысли длинной в 2 предложения. Пустопорожнее переливание стилизованной под простонародную речи, постоянная анальная фиксация и затянутость, затяаанутость, затяаааанусть сверх занудного и примитивного сюжета.
Графоманство бестолковое.
Глеб Давыдов, вероятно, впал в олигофрению. Других объяснений у меня нет.
Текс очень славный, необычный, простой и в то же время не всем доступен, в том числе тем. кто оскорбляет автора, в климактерическом бреде обвиняя. А не бред ли то, что кругом подается, как истина художественная. А вот Елена всех переплюнула и плневать ей на ваши мнения…
Ага, куда уж мне, убогой, после Беккета и Борхеса до интеллектуальных высот Колядиной?
Да, я — не психиатр. Потому для меня текст интереса не представляет. На мой взгляд, подобным творением могут заинтересовать только носители сокровенных желаний получить елдой в афедрон. Я к таковым не отношусь. :)
После прочтения вышеприведённого отрывка хочется помыться. Это не роман, а какое-то собрание комплексов и тайных желаний, густо замешанных на анальной фиксации. Нет тут никакого откровения, никаких новшеств, а просто человек выплеснул каловые массы на бумагу. За что тут давать премию, я не понимаю абсолютно.
У кого что болит — тот на это болезненно и реагирует. У нападающих на Колядину типично болезненные реакции, никто не говорит спокойно. Постарайтесь взять себя в руки, госпожи и господа. Вы же лишь демонстрируете, что автор взяла вас за живое.
А у защищающих от нападающих — типичная проекция. :) Таким образом они защищают собственные желания, смелую реализацию которых они нашли на страницах несравненного рОмана Елены Колядиной. :))
О, тут две Елены. И одна из них читала Беккета. Молодец! Если понравилось, это уже диагноз.
Слабый текст…
Кстати, а что это там за интересный пень на картинке в воде?
Владимир, во-первых, Елен 3 штуки (1 — типа Автор типа рОмана).
Во-вторых, Беккет — это шарада, кроссворд аллюзий для подлинного любителя и знатока классических текстов.
Если Вы не понимаете, о чем я, проконсультируйтесь у любого мало-мальски грамотного филолога.
Владимиру Кузнецову:
Владимир, это не пень. Это скважина для соледобычи. Вставленные друг в друга трубы из лиственницы. Так в Тотьме добывали соль во времена, когда попик спрашивал, не давала ли девушка в попку. Довольно сложное устройство. все это давно брошено, но все сохранилось, поскольку — соль и не гниющая лиственница. Соль это основа экономического благосостояния тотемских купцов. Они, поднявшись на этом, потом построили форт Росс в Калифорнии. Так что городок не простой выбран. Там вверху по ссылке на автора фотографий это подробней описано.
Анна, понимаете, поржать — это еще не «взяло за живое». «Взяло за живое» — это если бегать по всем ресурсам и доказывать. А поржать в паре блогов над этим пастишем, автор которого не выяснила значения слов, которые использовала — самая адекватная реакция на эту писанину.
Вот серьезно скажите, чем оно может взять за живое? Некоторые достоинства текста напрочь убиваются безграмотностью автора, и цеплять тут банально нечему.
А если будете вместе с автором статьи доказывать, что сия писанина заслужила Букера, обсмеют уже вас. За наивность, переходящую в отсутствие литературного вкуса.
Я смотрю среди комментаторов тут собралось очень много любителей выражения «анальная фиксация». Это уже о многом говорит. А роман интересный, спасибо.
«Воистину прольется кровь, ибо да будет так!» :)
Маленькая Леночка очень хотела быть писателем. Поздравим ее с каким-никаким, а признанием. Но текст как был говно, так говном и остается, никакие похвалы этой безграмотной псевдо-почвеннической графомани лучше не сделают.
Вот не пойму, почему людей, неспособных написать предложение на современном русском языке, так волнует чистота языка 17 века.
Андрей, а язык 17-го века здесь вообще не причем. Современному человеку на нем читать уже невозможно. Прочесть и изучить — еще возможно, читать — уже нет. И ЭТО, безусловно, языком 17-го века не является.
Будь это стилизация, можно было бы говорить о качестве стилизации. Но это ведь и не стилизация вовсе. Соседство «чада отдоенного» и «методологически выверенной службы» — это натуральный бардак без вкуса и чувства меры. А уж про «озаренные зарницами» — масло масляное — я промолчу.
Если вам хочется интересной и в меру хулиганской стилизации — читайте Олега Дивова, «Храбр».
Мария, я вижу, вы меня пугаете: «А если будете вместе с автором статьи доказывать, что сия писанина заслужила Букера, обсмеют уже вас. За наивность, переходящую в отсутствие литературного вкуса». Но мне, Мария, это почему-то не страшно. Во-первых, ну и что с того, что меня обсмеют ходящие стаями интернтовские хомячки? А во-вторых, где это я написала, что мне нравится этот роман? Ни звука об этом, только призыв к хомячкам не пускать слюну.
Так что вы не по адресу со своим задушевным: «Анна, понимаете, поржать – это еще не «взяло за живое». «Взяло за живое» – это если бегать по всем ресурсам и доказывать». Тонкие дефиниции, но вам, «бегающей» и «ржущей» это, конечно, видней.
Что касается романа Колядиной, то, прочитав первую главу здесь, я перешла по ссылке и стала читать дальше. Мне нравится, хоть убейте.
Андрею (который ответил на мой вопрос):
Спасибо, очень интересная информация.
Елене Беккетовне:
Шарады говорите? Ну-ну, ждите своего Годо! Он к Вам придет и девственно озверит.
Не иначе, Владимир, не иначе. По-другому с литературой и не бывает: «Ка-а-ак прыгнет со страниц книшки, да как задаст!».
С моей девственной порочностью все понятно, Вы то откуда такой литературно невинный взялись, вот что интересно? Желаете окунуться в литературный срам и блуд как в прорубь, да так чтоб с головой накрыло? Тогда Колядина, безусловно, для Вас.
пИСАЛА КНИЖКУ ТЕТЯ ДЛЯ СЕБЯ. и ПОЛУЧИЛА ПРЕМИЮ. нЕОЖИДАННО ДЛЯ СЕБЯ САМОЙ ЖЕ. эХ, ДУША РУССКАЯ. уЗКАЯ ПРЕУЗКАЯ
И если когда-то проблемой России были эфедринщики, то сейчас главной проблемой страны являются афедронщики. Насытившись, забудем…
афедронщики — в смысле пидоры?
Даже после прочтения отрывка появилось ощущение, как будто в грязи вываляли. Текст — абсолютнейшая мерзость, глупость, пошлость.
Мне, например, читая книжку, хочется видеть в ней что-то возвышенное, светлое и чистое. Написанную хорошим литературным языком, не оскверненную тоннами неудовлетворенных половых фантазий автора.
Цель Букера — окончательно оскотинить русских. Какова премия — таковы и авторы.
>Цель Букера – окончательно оскотинить русских.
Значит вы, Михайлов, считаете русских скотами? А букер их только окончательно оскотинивает? Да? Извините, я думаю, вы дурак, унижающий русских. Русские никогда не были скотами. Скотами их все время пытаются изобразить лица неприличной национальности. Букер, может, и хочет оскотинить русских. Но в данном случае премия дана русскому человеку и русскому роману. И это великолепный роман, как бы вас на него ни науськивали пейсатели и критики наприличной национальности. Это выяснится постепенно, когда люди его наконец-то прочтут и перестанут верить представителям неприличной национальности, разводящим русских.
Erline:
то, что вы описали к литературе никак не может относиться. Вам надо читать рекламные буклеты и гламурные журналы. Вот там точно так пишут.
Отвратительная книга.
если сейчас за такое дают премии….. то куда же мир катится?????
Самая первая фраза текста: «Если вы мечтаете стать писателем, но пока издательства вам отказывают, хочу сказать: когда захлапывается дверь, где-то распахивается форточка…» — мадам Писатель и в самом деле так про дверь сказала — захлапывается?? Это тоже стилизация под 17 век?
Гони природу в дверь, она влетит в окно…
Это не литература — это гимн безудержному разврату, просто мерзость. Ну, и заодно, судя по первой главе, попытка замарать попов содержимым афедрона. А автор рецензии — Глеб Давыдов, как мне кажется, — совсем не идиот. Скорее всего, он просто гламурный гомосексуалист, для которых чем больше вокруг подобных им людей, тем лучше, тем больше уверенности, что он прав в своих жизненных ценностях. А таким товарищам пофиг через что самоутверждаться. Они и гомосексуализм за норму выдают, и гей-парады за достижение демократии, и белое за черное, и дерьмо за литературу.
Rad, вы не правы, Давыдов не гомосексуалист. и, наверное, даже не гламурный. С другой стороны: в том, что он не идиот — вы правы. Насколько я знаю, он просто не любит ограниченных ханжей и закомплексованных литераторов, которые привыкли писать и читать так, как их научили взрослые дяди и тети. Если вы продолжите писать здесь ерунду, то ваш ip-адрес будет просто забанен. Спасибо за внимание.
Интересно, «ограниченных ханжей и закомплексованных литераторов» — это кого, Улицкую или А. В. Иванова? А «взрослые дяди» — это, наверное, Солженицын, Пастернак, Ремарк и, заодно, Толстой с Достоевским. Я вот как-то читать на них учился. За «гомосексуалиста» перед Давыдовым извиняюсь; во всем остальном — не считаю, что написал ерунду. Впрочем, Вы сами не подозреваете, какую точную краткую характеристику Вы ему выдали: «не любит ограниченных ханжей и закомплексованных литераторов». Дальше можно не продолжать, с ним все ясно. Извините, видимо, я зря на Ваш сайт вышел — но, просто, как-то в шоке, что за ТАКОЕ дают теперь премии не в Плейбое, а в Русском Букере. 2007 год — почти гениальный роман «Даниэль Штайн. Переводчик»; проходит всего 3 года и такое падение! Надеюсь, что это только временное затмение.
Нет, ну какие же мудаки в интернете собрались. В кое то веки появился необычный, нестандартный роман, а люди просто натурально беснуются! увидев в жж Елены Колядиной (здесь ) все эти мерзкие отвратительные комментарии в ее адрес, я отчетливо понимаю, что все эти люди, которые ее ругают, просто говно нации, им надо методично отрубать пальцы, чтобы не могли засорять эфир своей убогой бранью.
Елена, спасибо за книгу, Вы молодец! То, что Вам удалось написать, действительно стоящая вещь. И беснование придурков в интернете это только доказывает.
Елена (Еще одна)
Если Вы всерьез думаете, что кто-то из критиков прочитал весь роман, Вы сильно ошибаетесь. Достаточно первых нескольких абзацев, чтобы составить мнение о данном «произведении». А насчет «пуская слюну», так ведь по себе людей не судят. Представляете, кому-то эта мерзость, действительно, искренне не понравилась. Но вопросы не к Колядиной, а к жюри. То, что поклонники у данного произведения найдутся, никто и не сомневается — поклонники, к сожалению, есть у всех направлений порнографии, включая и детскую, и садизм.
вот Рад и подтвердил, что никто из хулителей Колядиной даже не читал ее, а хулят они ее только по природной тупости своей и зашоренности… спасибо, Рад, продолжайте всю жизнь читать скучнейшего Штайна. а нам позвольте читать что-нибудь поинтереснее.
Из интервью Колядиной. Думаю. что дальнейшие комментарии излишни.
ВЗГЛЯД: В «Цветочном кресте» затрагиваются религиозные и церковные реалии, и делается это, в общем-то, безо всякого пиетета…
Е. Колядина: Знаете, говорят, что когда ты разговариваешь с Богом, это молитва, а когда Бог разговаривает с тобой, это шизофрения. Видимо, у меня была шизофрения, потому что, когда я писала роман, Бог разговаривал со мной. Он был достаточно веселый, добродушный, хорошо откликался на юмор, смеялся, говорил: «Ну ладно, пиши, что хочешь!» Сидел, стыдно сказать, положив ногу на ногу. Правда, смотрел на меня немножко сверху, но, тем не менее, я считаю, что все это было с его благословения, иначе я бы не смогла написать эту книгу.
Ну и занудство… Мыслей — с гулькин нос, а воды… К тому же, абсолютно неудобочитаемой. Если это сатира, то какая-то однобокая и затянутая, если стилизация под старину, то очень уж неаккуратная — слишком много неуместных для того времени слов… Сначала мне этот шедевр фанфиком на «Кысь» показался. Но в «Кыси» подобное мироощущение, поведение и речь персонажей оправданы одичанием человечества в постядерную эпоху, а здесь…
Неужели вся книга такая? Если автор пытается нам показать скудоумие и озабоченность духовенства, то 2-х страниц текста хватило бы… А растягивание мысли, для которой хватило бы пары абзацев, на десяток страниц — это, извините, графоманство.
Rad, я не понимаю, а что такого в приведенной вами цитате? Вы что ли никогда не слышали про такую штуку, как вдохновение? И про то, что дух дышит где хочет? Знаете, вы ведь действительно не по адресу пришли со своими скептическими комментариями. Блог Перемен это место, где разнообразные боги появляются очень и очень часто. И цитата из интервью Колядиной только нас утверждает в нашем мнении, что она написала свой «Цветочный крест» с прямой подачи бога. Спасибо за ссылку!
Не, ну уже затрахали эти блюстители литературных нравов. Куда ни придешь, всюду истерика. Ну не нравится вам, так молчите в тряпочку. Кто вас заставляет читать. А тем более писать всякую гнусь. Хотя писать, наверно, заставляет высокая гражданская позиция. Тревога за судьбы Отчизны! Да не бойтесь вы за нее, она как-нибудь без любителей Улицкой перемогнется.
1.помню,видел как-то «вгостяхукучера» одного из главаеврей (ев-опечатко) Букеровских, сказавшего : а книги Пелевина мы даже не рассматриваем,иба это — Проект. а я так знаю-проект-такая штука,обсчитал его ,обдумал-и уже делать можно.
2.текст приведённый в Pеrеменах дополнил Топором- «композиция расползается,как истлевшее рубище». деструктивный на уровне личности гафка удобно подводит стада обладателей «личностной говноварки» под железобетон проектов оруелла.
3.день опричника Сорокина как образец непобедимой русопятки.
Елена (еще одна), меня возмутило не столько само произведение, сколько то, что за него литературную премию дали.
Почему не Шуре Каретному, например? У него не менее забористо, и аудитория своя есть, многим нравится.
Неужели только за то, что автор женщина?
Ольга, но Шура Каретный не был номинирован, насколько известно. Или был?
Ндааа… Поразительно, сколько в стране закомплексованных граждан оказалось. Причем на самых разных уровнях. Начиная от тех, кто просто называет роман «пошлятиной» и в ужасе закрывает глаза руками, увидев «особые» сцены и слова. И заканчивая такими типа интеллигентами… типа Имморалиста, у которого я ссылку увидел. В жж он в комментах говорит, что главная претензия к роману, что «он небрежно сделан» и содержит какие-то ошибки и неточности. Так вот, именно так у этого мморалиста и проявляется его закомплексованность. Он (и ему подобные «критики» Колядиной) — просто бездарный графоман, который не хочет понять, что писатель может себе позволить любую ошибку, небрежность и неточность. Потому что не в этом суть писательского труда, а в том, чтобы создать нечто действительно новое и невиданное, вытащить на поверхность то, что назрело… Тот факт, что закомплексованные люди на всех уровнях сбесились, действительно показывает, что автору на этот раз удалось сделать это.
Ольга, мне кажется, что премию в этот раз дали за неординарность. Также, судя по тому, сколько диспутов и споров этот роман вызывает, книга не оставляет равнодушным, будь то позитивное или негативное неравнодушие. Если книга никчемная, то никто ее и обсуждать не захочет. Что же касается пошлятины или исторических/лингвистических ляпов, то кто вообще может быть авторитетом в этой области, кто может с точностью сказать какова была разговорная (не книжная) речь в провинциальной средневековой России, каковы в действительности были нравы? Конечно же, роман наполнен народными матерными или непристойными пословицами, поговорками, афоризмами — но ведь это тоже часть народного, национального творчества, так же как и частушки (в основном, самые смешные из которых — именно неприличные, матерные). Это было и есть, и было бы ханжеством пытаться закрыть на это глаза или представить что в средневековье не матерились, не сыпали сальными прибаутками и не занимались сексом… Вспомните «Легенду об Уленшпигеле» Шарля де Костера (мне почему то некоторые пассажи в «Цветочном кресте» напомнили по настроению это произведение). В «Уленшпигеле» тоже полно сальных прибауток, герой тоже не блещет скомностью и набожностью, и тем не менее, на сегодняшний день «Уленшпигель» является величайшим произведением бельгийской литературы… «Цветочный крест» — это, конечно не «Уленшпигель», это другой литературный жанр, да и написано на 100 лет позднее, — это к вопросу о нравах средневековья и нашем о них представлении. Вспомните «Декамерон» — тоже далеко не пуританская литература, и тем не менее литературное, да и историческое, наследие.
Дорогие граждане! Я предлагаю прения прекратить. Все равно каждый останется при своем мнении.
А по поводу любителей попсятины типа Колядинской макулатуры, мне бы хотелось провести следующую аналогию…
Я вот очень люблю кофе. Покупала разные сорта, даже нравилось, даже была уверена, что пачка с зернами внутри и надписью снаружи «кофе» — это кофе и есть.
Так продолжалось до тех пор, пока однажды я не зашла в специализированный магазинчик и не купила по рекомендации продавца очень дорогой элитный кофе (аромат, мягкость, вкус подбирали по моим пожеланиям).
Когда я сделала первый глоток из чашки, я поняла, что все испробованное ранее не выдерживало сравнения. В тот момент я поняла, что кофе — это то, что я пью сейчас.
Всем любителям Колядиной я желаю когда-нибудь в их жизни попробовать и распробовать пищу (хоть и духовную)эксклюзивного уровня.
Пока же могу только посочувствовать.
Просветления Вам, граждане, хорошего вкуса, способностей и возможностей оценить подлинное!
А так как я демократ, не могу никому запретить питаться помоями — душа не позволяет. Раз нравится…
Удачи.
Дурацкое слово какое-то «эксклюзивный» в применении к литературе и к кофе. Это что-то только для избранных — да? К которым Ольга, судя по всему, себя относит. Живя в Канаде и Америке последние 20 лет, я все же с интересом слежу на развитием русской культуры и языка все эти годы, и со стороны просто смешны мне все эти новые словечки и выраженьица в применении к неприменимым понятиям, как «эксклюзивный», «вкусный», «VIP» про музыку и литературу. Глупость и наивное чванство какие-то… А кофе, — покупайте колумбийский или 100-процентную арабику, мелите мелко, варите правильно — и будет вам счастье!
Что это за «эксклюзивная» литература такая, может быть списочек сбросите, Ольга?
Уважаемые читатели, продолжение Неудобной литературы (новый пост Глеба Давыдова о романе Елены Колядиной «Цветочный крест» и о «Неудобной литературе») читайте здесь: http://www.peremeny.ru/blog/6552
Elena (еще одна), насчёт эксклюзивности — вопрос не ко мне. Вы хоть смотрите, кому отвечаете )) Но если не придираться к словам — по сути я с Еленой согласна. Я как читатель довольно всеядна, читаю как серьёзную литературу, так и лёгкую, но это, извините, какой-то жж-фанфик. На любителя. Для кого-то хорош, кто-то пробежит глазами по строчкам и следующий листать пойдёт. Если б премию не дали — и говорить бы не о чем было. Такого в сети полно, я ж остальное не критикую. Возмутил именно факт признания этого шедевром.
2Зверь: А, поняла! Весь секрет в том, чтобы номинироваться!)))
Кто б Шуре Каретному подсказал во-время… А теперь поздно: ниша-то занята!
Ой, да, Ольга, извините — предыдущий комментарий адресовался другой Елене… Вот именно, на любителя, судя по-всему, в букеровском коммитете оказалось достаточно любителей этого романа, чтобы присудить премию. Так что, в этот раз мои вкусы совпали со вкусом большинства букеровцов. А ваши с Еленой не совпали, ну так что ж… В другой раз присудят тому, кто вам больше по вкусу.
Дочитал только что.
Понравилось очень. Почитал отзывы на свою беду, вот отчего ощущение грязи.
Елена — тьфу на вас.
Господа, к чему споры и взаимоунижения. Время все расставит по местам. К нашей пенсии вспомнит кто-нибудь, перечитает Цветочный кресn с удовольствием, значит ОНО, а если нет…то и суда нет!
ИМХО: не эстетичны как-то все эти елды, афедроны… вспомнился сразу отвратны На игле, Все оттенки голубого..вроде признанное, но 2 раз точно в руки не возьму.
Почитала я ваши комментарии, господа и госпожи критиканы и просто поразилась: ВСЕ ДО ЕДИНОГО из тех, кто обливает книгу грязью, даже не удосужился ее прочитать не то, что до конца, а и даже до середины. Сравниваете черт знает с кем и с чем, совершенно наугад, — «порнография, пошлятина, графоманство… и т.д. и т.п.» Вы что, совсем не в себе? Каким же стадом надо быть, чтобы бездумно повторять высказывания каких-то идиотов, которые тоже книгу не читали, а туда же, сами себя в критики записали, благо интернет все стерпит, и все совершенны анонимно. Во первых, где это вы нашли в книге хоть намек на порнографию? Довожу до вашего сведения, что в книге никакой порнографии и даже эротики (в современном понимании этого слова) нет вообще, если только не принимать за порнографию несколько полу-похабных или полу-матерных (в современном понимании, опять же) выражений, которые используют некоторые персонажи, но это всего лишь придает им живость и объем и служит для раскрытия их характеров. Шукшин тоже употреблял простонародные и матерные выражения в описании разговоров деревенских жителей — было бы странно, если бы деревенские изъяснялись на языке петербургских интеллигентов. В общем, спор совершенно беспочвенный, принимая во внимание то, что абсолютное большинство высказывающихся книгу не читали вообще. Все это напоминает мне всем известную сказку про голого короля, только наоборот — такое ощущение, что все срочно бросились критиковать, потому что «так надо». А еще напоминает времена совковских партсобраний, когда все голосуют «против», даже не зная, за что голосуют — а потому что партия велела. Ничего не меняется… И только не надо мне талдычить, что это ваше собственное мнение, — вот прочтите сначала книгу до конца, а потом и высказываться будете.
«Елды не эстетичны», мать моя женщина! Так и представил себе политкорректное русское крестьянство и купечество XVII века, изъясняющееся высоким штилем.
Для господ «начал-читать-стошнило-бросил» и «не-читал-но-имею-мнение»: меньше яду! Приберегите для домашних. Книгу надо читать до конца, и только в этом случае ваши мысли можно будет принять во внимание. Не прочитали — молчите. А покуда вы больше походите на толпу кричащих «Сжечь ведьму!». Стыдно должно быть.
Ну, да не об этом. Книга — замечательная, прочитал на одном дыхании. Кстати, к концу первой трети книги кончаются «вульгаризмы» (которые тут всем зело противны) и начинается настоящая трагедия.
Читайте книги, думайте головой.
Присоединяюсь к Сержу. Дочитайте сначала до конца, потом судите. Просто поразительно, какая зашоренность и снобизм у извергающих пену…
«Цветочный крест» и обругали, и расхвалили — и то и другое, полагаю, было сделано незаслуженно. Роман написан в Череповце — там бы ему и остаться навсегда, как оставались при Совдепии десятки романов, написанных официально-провинциальными прозаиками. Прозаики (и поэты) осваивали «производственную жилу», неплохо зарабатывали и, за неимением лучшего, их книги брали на дом читатели по рекомендациям медленно сходящих с ума библиотекарш… «Цветочный крест» Колядиной не что иное как тот самый «производственный» роман (так же как и, например, голливудский ужастик «Пила -7» – вполне «производственная» кинокартина) — возможно, достойный цемента – «Цемента» Ф. Гладкова. Но, по крайней мере, если из советских «производственных» романов убиралось (пролистывалось) «производство», оставив глазам и уму лишь сюжетную линию (чаще всего любовный треугольник со всеми вытекающими), то получалось вполне удобоваримое чтиво, ничуть не хуже какой-нибудь Даниелы Стил — писали-то, по правде говоря, профессионалы.. С «Цветочным крестом» дело плохо. Убери из него всю похабень, а также вычеркни невозможные в 17 веке галлицизмы типа «рекомендательных эпистолий»— и останется эдакое «народное чтиво» для полуграмотных с выдранными картинками — пейзане и пейзанки, живущие своей кукольной жизнью в рекламном ролике, посвященном безопасному сексу.
Чем опасны все эти «цветочные кресты» и подобные им стипендиаты, так это очередным снижением общего уровня литературы. Снова найдется пара сотен легковерных «писателей», ступивших на проторенную стезю с одной и той же кодировкой в извилинах: «Я тоже так сделаю». Дерзайте, ребята, сделаете. Дурное дело нехитрое. Такие романы штамповались десятками для чтения вслух на пятиметровых советских кухнях. И никто и не думал их издавать даже в пору разудалой гласности. Для этого нужно быть страдающим Венедиктом Ерофеевым, а не сытым Виктором с той же фамилией или скучающей в Череповце Колядиной… Читать же этот полубред ради десятка запретных слов – удел пятиклассников, лихорадочно листающих Мопассана в поисках «того самого»…
Хабарову:
Вот что в лоб — что по лбу: говорили уже таким как вы горе-критиканам, говорили — хотя бы прочтите роман — так нет же, — читать лень или ума недостает, а высказаться ох как хочеться. Опять же, совершенно очевидно, что Харабров роман и близко не видел — это ж надо:»полубред», «десяток запретных слов» — хрень какая то! Все-таки удивительная история происходит с этим романом: какой-то недоумок прочел первые три странички книги и вякнул в инете «Похабщина! Порнография!» и тут все как с цепи сорвались — раз похабщина и порнография упомянуты, то можно и не читать — а сразу хаять, потому что порнография — это заведомо плохо, значит и охаивать можно со спокойной совестью. Получается интересный феномен: кроме того, что «Цветочный крест» можно отнести к категории «мгновенной классики», роман также явился лакмусовой бумажкой для выявления ханжей, мракобесов и дураков. Браво, Елена Колядина!
Для всех тех, кто не удосужился прочесть более двух первых страниц романа, привожу пару отрывков из «Цветочного креста», чтобы вы хоть какое-то представление имели:
«— О чем, говоришь, мечтаю? — бодро переспросил скоморох. — Есть в иных землях такая замечательная вещь — комедиальная хоромина, сиречь — театр. Баяли люди, что и в Москве царь Алексей Михайлович открыл эдакие хоромины. Вот бы начальствовать в них! Али собственные открыть. Разыгрывать позоры об римских пирах и житиях допотопных царей. Бают, зело увлекательно оне жили!
— Истомушка, да как же такое возможно, чтоб государь дал хоромину под глумы?! Ведь грех это — позоры со свистоплясками. Зело срамны оне… Вон, щурбан-то ваш с персями подъемными — срам ведь!
— Царь наш батюшка оттого грешит, что знает: сорок раскаявшихся грешников Богу милее одного праведника. Алексей Михайлович, может, нарочно, против своего желания грешит, дабы потом покаяться! Позрит он театральные глумы, а потом всю ночь на коленях перед киотом простоит да еще двоицу-троицу бояр прибьет до смерти за лицезрение представления. Богу-то как приятно будет!
— Чудно! И как же эти хоромы выглядят?
— Зело огромны! Выстроены возле одной стены какие-либо виды: море либо скалы с дворцами. Море волнуется и лодки по волнам плывут…
— Да как же это возможно — море в избе?
— Из-под низу откуда-то поднимается… А потом вновь уходит. Рыбы огромные плывут по волнам, такие великие, что на них девицы и парни сидят.
— Нешто стерляди? На щуке-то не больно усидишь. Али сом? Так он и сожрать может.
— Да нет, скорее, это кит из Сиверского моря.
— Что за кит?
— Рыбина такая, чудо-юдо рыба кит. Размером с часовню.
— Господи прости! Нешто и крест на главе у кита стоит? Нешто и колокол?
— Нет, креста на ем нет. А с небес спускаются облака, на них сидят в колесницах римские боги.
— Да разве на облаке усидеть можно? А, ежели, на молнию наткнешься? Сгоришь ведь?
— Облака не истинные, а сварганены из чего-то.
— Прости Господи! Из чего же? Али из соли?
— Мыслю, что из овчин.
— Ишь, ты!
— И солнце выплывает, и гром небесный грохочет! И все — в избе!
— Ох, не бесовская ли та изба? Гром! Да, ежели бы сейчас здесь гром вдарил, так я бы умерла на одре прямо. У тебя в охапке…»
———————————
Где тут порнография, где похабщина, где «производственный роман»?
Вот еще:
«— А так ли любишь ты Господа, как любил его Авраам? — глядя на Агеюшку, вопросил отец Логгин.
— Это который же Авраам? — тревожно спросила Феодосья и прижала сына к груди, вдохнув прелепый запах его золотящейся в огне свечей макушки.
Батюшка принялся водить веками и раздувать ноздри.
— Авраам, чья жена Сара родила ему сына…
— Агеюшку? — пугливо пролепетала Феодосья.
— Почти что, — взвыл отец Логгин. — Только звали его Исааком.
— Слава тебе Господи, — прошептала Феодосья, у которой немного отлегло от сердца.
— И когда Исаак подрос, — батюшка вновь вперился в Агейку, — Бог решил испытать его…
— Чадце испытать?! — испуганно спросила Феодосья.
— Да не чадо, а отца его, Авраама.
— А-а… Авраама… Ну что ж, коли надо, и аз за чадо свое жизнь отдам, — согласилась Феодосья.
— Бог явился к Аврааму и сказал: «Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака, и пойди в землю Мориа и принеси его во сожжение на одной из гор…»
— Помню, отче, не надо более… Исаак вопросил отца, где же агнец для сожжения? И Авраам возложил дрова и взял нож… Не надо более, отче…
— Авраам не пожалел для Бога сына единственного своего, столь велика была его вера. А твоя вера столь же сильна?
— Но зачем Ему мое чадце? — испуганно спросила Феодосья.
— Господу не дитя нужно, а ты…
— Так пусть меня возьмет…
— Это было бы слишком легкая жертва… Значит, любовь твоя к Богу не так велика, как ты об том говоришь? Ему в жертву ты принесла шубу с серьгами и решила, что этого достаточно?
Ужас и смятение охватили Феодосью. Сказать сейчас, перед Богом в святых стенах, что готова она отдать Ему сына? А что, как заберет, обрадовавшись? Сказать, что не столь сильна ее любовь к Нему, чтобы пожертвовать сыночком? Не разгневается ли тогда Господь и, от обиды за безверие, не покарает ли, разразив громом небесным Агеюшку, наслав на него напасти? О, Господи!
— Кого Господь сильнее всего любит, того Он сильнее всего испытывает, — грозно напомнил отец Логгин. — Он отдал своего сына на смерть на кресте, потому что любит тебя, Феодосья. А ты?.. Отдашь ли ты Ему своего сына?
— Анясь… — пролепетал Агеюшка. — Анясь…
— Отдам… — мертвым голосом произнесла Феодосья.
— Добро, — благосклонно сказал отец Логгин.
Но ретивое в его душе не унималось. Он вдруг вновь встрепенулся:
— Что, терзает тебя еще демон похоти?
— Терзает, отче, — едва слышно призналась Феодосья. — Во сне. Уж аз на постном ложе сплю, под голову вместо взголовья солому кладу, чтоб тело не нежить, молитву читаю трижды за ночь. Но иной раз присонмятся ласки… Грешна, батюшка!
— Во сне истицаешь похотью?! — гневно вскрикнул батюшка. — Так это сам дьявол совокупляется с тобой!
— Что же мне делать, отец мой? Как унять сей телесный недуг?
— Вырвать саму похоть из лядвий своих! — возопил отец Логгин. И испуганно ощупал через рясу свой собственный уд: на месте ли?
— Вырвать?! — дрожащим голосом промолвила Феодосья.
Она лихорадочно сжала сына. Жертвы во имя любви не миновать: Он должен взять дар ценный. Но, что есть у нее, Феодосии, кроме сына и своего тела, что принял бы Господь жертвенным агнецом? И вдруг, словно открылась перед ней суть веры, Феодосья вскричала:
— Господи, поверишь ли в любовь мою, коли очищу тело свое от мерзости, что стала оружием сатаны? Будет ли Тебе облегчение?
— Истинно, будет, — подхлестывая устремление Феодосии, подтвердил отец Логгин. — Коли все жены избавились бы от источника похоти в своем теле, насколько легче Ему стало бы бороться с Сатаной!
— Исполню сие! — твердо сказала Феодосия. — Благословите, отче.
Из церкви Феодосия вышла в беспамятной отчаянной готовности к жертве. Она быстро шла напрямик к дому, не ощущая тяжести Агейки на руках, не чувствуя в босых ногах уколов сжатой стерни. Воздух дрожал и толокся бесцветной крупой, горький пот застилал глаза, и благовестом колотилось сердце, мучимое любовью.»
Никакой особой похабщины я в этом тексте не вижу — я написал «похабень», а это означает сумму идиотизма. Не тянет на порнографию, а тянет именно на похабень. Еще до присуждения «Русского Букера» была великолепная рецензия С. Ходнева в «Коммерсанте» — камня на камне не оставила от этой графомании. Я роман прочел с трудом, но до конца — как говорится, постмодерн в действии. Слова в отрыве (иногда в прямом) от именуемого предмета — это нечто. Текст просто бездарен.
«…когда Елена Колядина пытается от лица своих героев говорить «старинным языком», то становится совсем тошно. Нет, не из-за обилия всяческого забавного «срамословия», хотя и по его поводу в какой-то момент хочется согласиться с наблюдением одной из героинь: «Об чем бы баба ни говорила, кончится мандой». Даже профан в исторической грамматике удивится перлам вроде «Отче, где нашедши ты лосиный череп?» или «Аз за что купила, за то и продаю». Тем более что персонажи периодически забывают о том, что они старинные. Феодосье сообщают, что она «арестована» (хорошо хоть, что права не зачитывают), а мастер-солевар изъясняется почти в стиле современной техдокументации: «Обсадная колонна свободно, под собственным весом опускается долу».
Добавлю еще по поводу отрывка, опубликованного «колядинцем» Данилой: «сжатая стерня» — что это? «Вода падала вниз стремительным домкратом»?
Вообще вся подобная писанина вышла из знаменитого очерка Яна Скамейкина-Сарматского (Поршня) в романе Ильфа и Петрова «Золотой теленок».
«Легенда озера Иссык-Куль»
Старый кара-калпак Ухум Бухеев рассказал мне эту легенду, овеянную дыханием веков. Двести тысяч четыреста восемьдесят пять лун тому назад молодая, быстроногая, как джайран (горный баран), жена хана — красавица Сунбурун горячо полюбила молодого нукера Ай-Булака. Велико было горе старого хана, когда он узнал об измене горячо любимой жены. Старик двенадцать лун возносил молитвы, а потом, со слезами на глазах, запечатал красавицу в бочку и, привязав к ней слиток чистого золота весом в семь джасасым (18 кило), бросил драгоценную ношу в горное озеро. С тех пор озеро и получило свое имя — Иссык-Куль, что значит «Сердце красавицы склонно к измене».
Ян Скамейкин-Сарматский (Поршень).
2Хабаров
«Сжатая стерня» — тавтология, «стремительный домкрат» — авторская метафора. Где связь?
Кто такой С. Ходнев, и почему вам (а особенно нам) так важно его мнение?
От вас лично, по существу, есть что-нибудь?
Харарову и пр.
В том-то и проблема, что критики романа слишком «в лоб» воспринимают его язык, слишком буквально, пытаясь навесить ярлык либо исторического романа (в этом случае, текст не соответствует языку времени, в котором предположительно происходит действие), либо эротического романа (но тогда элементов эротики и порнографии вроде бы и нет, кроме нескольких вульгаризмов), некоторые даже пытаются сравнить со сборником частушек… Вот, Хабаров даже с Ильфом и Петровым сравнил, а ранее и с Даниэлой Стил, и с Мопассаном, а до него сравнивали с обоими Ерофеевыми, с Сорокиным, с Маркизом де Садом, с Булгаковым, с бог еще с кем… С таким подходом получается для критика замкнутый круг, так как привязать произведение к какому либо уже известному жанру получается затруднительно, что вызывает раздражение, и что, в свою очередь, отторжение. Внесу свою лепту в поиск стиля — мне кажется, ближе всего роман напоминает былину, притчу, или быль, но быль эклектичную, с интересным смешением различных стилей, новых языковых образований. Повествование ведется опять же на смеси современного и псевдо-старинного и псевдо-народного языков с вкраплением новообразовынных слов, что для были конечно-же допустимо, для были вообще почти любое смешение стилей и языка допустимо. В этом-то и талант автора, что у нее получилось совместить казалось бы несовместимое и создать роман на своем, новом, живом, и органичном языке, необычном, но в то же время абсолютно понятном современному читателю. Вот в этом-то и талант, вот в этом-то и неординарность «Цветочного креста»! Что же до смелости в новых словообразованиях, которые многих здесь раздражают, хочу напомнить например, Владимира Высоцкого, в произведениях которого (стихи и проза) филологи насчитали около 300-400 абсолютно новых слов и выражений, многие из которых уже сейчас, всего через 30 лет, уже активно используются в современном русском языке и никто не копается: можно ли сочетать такие-то слова в такую-то фразу, можно ли слово вот так-то искаверкать, ведь в словарях такого нет, разрешить — не разрешить, правильно — не правильно… Потому как Высоцкий — авторитет! К сожалению, Колядина еще пока нет, вот и все, кому не лень, быстренько заделались в критики и ну — ату ее! ату!
Даниле
Наконец-то русский язык воспрял. Детям вслух почитать. Поставить на полку рядом с Набоковым и Буниным. Этот роман не задушишь, не убьешь. Мне, в принципе, по большому хрену любые мнения об этом романе — он написан для колдырей,у которых елда на пол-щестого и с афедроном какие-то неясные проблемы, пусть они и читают его на сжатой стерне. На Удаве и не такое пишут, но там хоть есть таланты — не оторвешься. Кстати, с Ильфом и Петровым Колядину никто не сравнивал — я сравнил ее с персонажем «Золотого теленка» Яном Скамейкиным-Сарматским. Она и есть персонаж, а вовсе не автор, и уж тем более — не писатель. Эдак у нас любой научившийся писать назовет себя писателем…
Хабарову: Данила? Я вообще-то женщина, так что вряд ли у меня «елда на пол-чего-то».
Конечно, если у вас ADD, и, быстренько пролистав книгу и на скорости зацепив глазом только вульгаризмы, пропуская суть, сюжетную линию и не почувствовав атмосферу, да еще уже имея заранее предвзятое мнение с легкой и столь же небрежной руки никому не известного «критика» С.Ходнева, который почему-то является для вас непререкаемым авторитетом, — не удивительно, что у вас роман вызывает такое отторжение.
Кстати, я полюбопытствовала, почитала статейку этого самого Ходнева, все его доводы за уши притянуты, а факты искажены. Например, Ходнев пишет: «Щеголяя «старинными» словами, писательница иногда попросту не знает их значения, отчего попадает в совсем уж комические положения. «Скоктание», то есть щекотка, у нее оказывается половым актом, а «становая жила», то есть позвоночник,— мужским членом.» Итак, давайте разберемся: во-первых, старорусское слово «скоктание» означает не только «щекотку», но также имеет и другие значения, например «осязание, возбуждающее похоть, похотливое», так что может вполне быть применимо к упоминанию полового акта, точно так же, как современное слэнговое выражение «перепихнуться» опять же означает половой акт в просторечном, разговорном языке, а если заглянуть в традиционный толковый словарь, вы такого значения, конечно же, не найдете. Тем более, что у Колядиной слово изменено на «скокОтание», то есть вообще это новое словообразование. Идем дальше. Ходнев пишет, что «становая жила» означает на старорусском «позвоночный столб», что да, является одним из значений, но также имеет значения среди прочих: «основание» и «стержень», и как вы уже догадались, слово «стержень» было очень даже распространено в обозначении мужского полового члена не только в средневековой Руси, но и в Азии, и в Европе. Что еще там Ходнев пишет? А, вот: «В качестве денежных единиц в книге фигурируют исключительно куны, канувшие в Лету еще во времена Золотой Орды, один раз мелькает «нарядный шушун из византийской ткани на лямках» (ткань, очевидно, дожидалась своего как минимум с падения Византии в 1453 году…» — Насчет «кун» — не следует забывать, что речь идет о разговорной речи, разве мы до сих пор не называем деньги «тугрики» на слэнге? Так почему не могли все еще остаться в разговоре «куны» в 17м веке? Ну, насчет «византийской ткани», здесь речь идет о типе, дизайне, узоре ткани, а не буквально, что она была привезена из Византии, тут уж критик Ходнев из пальца высасывает… Точно также, как Магдалина — Магдалена, в разговоре совершенно нормально. Также не забывайте, что мы имеем дело на интернете с неотредактивованной версией «Цветочного креста», да там есть некоторые шероховатости, которые хорошая редактура должна, надеюсь, исправить в версии для массового тиража. «Картофельные» рагульки, да, я бы поменяла на «ржаные», что есть, то есть.
Вы невнимательно читаете, как сам «Цветочный крест», так и мои сообщения. То вы пишете, что я Колядину с Даниелой Стил, Мопассаном и с Ильфом и Петровым сравнил (где? когда?), теперь вы почему-то на себя принимаете «елду на пол-шестого» — не про вас же писано… Роман просто дурно написан, непрофессионально, но, конечно же, в тесном мирке папуасов и папусочек постмодерна имеет право на существование вместе с фаллоимитаторами и электрическими вагинами. Вы же его читаете взахлеб — и читайте, можете даже детям вслух. Или внукам. Есть такой журнал «Литература в школе» — предложите туда роман вашей подруги, пусть порадуют педагогов и учащихся елдой, мандой и афедроном.
Как всегда. Каждый увидел то, что ему ближе для восприятия. Кто-то нравственные коллизии, а кто-то об афедрон споткнулся, да так и залип. Пичаль.
Да, Серж, совершенно с вами согласна… Как говориться, у кого чего болит, тот о том…
Хабарову: Да нет, детям я его читать не буду — для этой книжки нужно все-таки дорасти — и физически и интеллектуально. Может быть, вы просто еще просто-напросто не созрели, а Хабаров?
Сержу и Далиле
Если вы так недавно и радостно доросли до книжек Колядиной, то поздравляю: ваш интеллект застрял в значении, близком к нулю. В принципе, можно, конечно, нравственные коллизии обсудить и с матерком, и с елдой-мандой, но это делается устно и в другом месте: за столиком во дворе, под липами, под стук доминошек и паленую водочку. Чего и вам желаю.
Хабаров, вы своими камментами про детей просто свели на нет все свое прежнее словоблудие относительно того, что роман, мол, ничем не отличается от «романов, написанных официально-провинциальными прозаиками». Просто показали истинное свое лицо и истинные причины вашего недовольства романом. В одном слове эти причины выражаются: ханжество. Вы ханжа, Хабаров. А это надо лечить.
Страсти какие!
А Хабарова точно надо лечить. Только не от ханжества, а от словесного поноса.
Дочитал до середины и бросил. Затошнило.
Яркая иллюстрация теории Фрейда. Автор не имеет
ни малейшего представления о предмете и описывает свои сексуальные фантазии
в придуманной им реальности на придуманном языке.
Автор — подсознательно о себе: «Об чем бы баба ни говорила, кончится мандой». Блевотина.
Прекрасная, замечательная книга! Чудесный язык, живые, отлично вылепленные персонажи! Книга, которую хочется перечитывать снова и снова… А ханжам бесполезно что-либо объяснять — это как пытаться объяснить крестьянину-пуританину достоинства картин Кандинского, Гогена или Малевича, — все равно будут плеваться и орать «мазня»!
Оцениваю эмоционально, без литературоведческой квалификации. По-моему, книга замечательная! Не стоит выискивать в ней документальное соответствие, относиться как к архивному источнику, но если вы не чужой человек в Российской деревне — найдёте много точного и искреннего! В настоящей глубинке и теперь, несмотря на телевидение, можно втретить бабульку-рассыпуху или деда, от прибауток которого у неподготовленого горожанина свернутся уши! Но как чиста будет эта «пошлость» по сравнению с телеюмором! Затронул и вопрос личности в посредничестве между богом (пишу с маленькой буквы)и природной чистотой, открытостью миру. Спасибо за роман.
Не смогла дочитать все высказывания – слишком уж много грязи выливается. И самое интересное все больше ее льют те, кому роман не понравился и кто называет себя истинным ценителем литературы. А вы до конца роман – то дочитали? Складывается впечатление что нет, раз в уме один афедрон и елда, простите. Не об этом роман – то.
Мне книга показалась очень оригинальной и захватывающей. Она смешная, грустная, волшебная, открытая, честная, если хотите, яркие образы, сильные чувства. Мне показалось, она так сильно меняется в процессе чтения, что и не скажешь, что это одна и та же книга. А кому кажется, что грязью облили – так не читайте. У меня, например, чувство облитости грязью впервые появилось после «Собора Парижской Богоматери». Каждому — свое. Я не литературовед и не ученица чтобы школьную программу читать. Для меня чтение книг – это для души, чтобы забыть проблемы и уйти в чужой, незнакомый мне мир, отдохнуть, чтоб не свихнуться от нашей бешеной жизни. Скучны и неинтересны будут книги – написанные по канонам, правильные, литературные. Мы все очень разные и книги должны быть такими.
Уважаемые все, да, автор играется с языком, но это все не основное. А роман про любовь, про страшные потери и «неправильный» уход в религию — из-за непереносимого чувства вины и скорби по близким. Феодосье нужны были страшные мучения после всего, что произошло. А если человеку нужен «неправильный» учитель, он такого найдет. М.б., о. Логгин подошел бы в качестве наставника какой-нибудь очень жизнерадостной тетеньке, чтоб слегка поумерила пыл. Для человека, который желает наказать себя за «преступления», он был самым худшим учителем из возможных. Все это про жизнь и смерть, и все так и есть. И не модернизм, стеб и т.д., а просто литература. Даже исследование. А прибаутки — потому что такие страшные вещи без прибауток не скажешь, «парадоксальная реакция» — где надо заплакать и повеситься, там самые лихие шуточки и начинаются.
Хочется также привести здесь изречение классика французской литературы ? Луи?Фердинанда Селина: «Если вы пишете про задницы, члены и дерьмо, то это само по себе еще не является ни вульгарным, ни непристойным. Вульгарность, дамы и господа, начинается с ваших чувств, именно там ищите разные вульгарности и непристойности».
Какие все злые…)
Ну вот что получилось? Тетя случайно добилась того, к чему не стремилась в принципе. Отхватила шмат денег и кучу разговоров о себе. Теперь здесь грызутся за художественные достоинства ее романа и Истинное слово в Литературе, а она спокойно себе сидит и строчит продолжение.
Если о романе, то… хм. Ну, и у нас была инквизиция. Только у них она была веселее за счет целибата. Ну, во все времена идиотов хватает. Писанина сия еси далека от гуманизма и морали (даже не принимая в расчет вопрос о религии), зато полна махрового фрейдизма и женской психологии в период климакса.
Ради всего святого — хочется человеку писать, так пусть пишет. Только даже де Сад и Захер-Мазох не вызывают подобного омерзения, как «Цветочный крест», в процессе чтения первой половины которого хочется смеяться, а второй — познакомить мир с содержанием собственного желудка.
А к вопросу о «Соборе…»
Знаете, в чем дело… пройдет еще сто лет. Двести. Тысяча. И книгу Гюго будут читать. Любить. Рыдать над страницами. Кому-то будет жалко Квазимодо, кому-то (и я среди этих людей) в душу западет Клод Фролло… А вот о книге Колядиной никто не вспомнит уже через 10 лет.
Я смотрю, ты очень добрая, Мусенька… Судя по стилю письма и рыданиями над «Собором парижской богоматри», тебе лет, эдак, пятнадцать. Может быть, подрастешь немного, прежде чем вступать в диспуты со взрослыми дядями и тетями и критиковать литературные произведения, написанные не для твоего возраста и уровня развития?
Даже если оставить в стороне вопросы морали, то текст все равно не очень качественно написан, — так стилизовать может любой студент. Весь юмор тоже более чем предсказуем… в общем это не выходить за рамки приколов студентов изучающих древнерусскую литературу.
очепятки
Nik,
спешу Вас разочаровать. Я в июне получаю красный диплом по журналистике в крупном, уважаемом вузе, где студентам, слава Богу, еще пытаются привить классическое гуманитарное образование с глубоким изучением литературы.
Про рыдать (что же Вы так невнимательно…) я писала не про себя, но почти угадали — рыдала я над «Собором…» в 13 лет, когда первый раз прочла эту книгу. С тех пор пару раз перечитывала ее с точки зрения герменевтики, рецептивной эстетики, романтического подхода к историзму, медиестики и прочих интересных вещей.
Так что не исходите пеной и продолжайте любить свою Колядину до потери пульса. Я же не против. Я просто не разделяю Ваших трепетных чувств.
WHAT,
ППКС.
Нет, тетка определенно молодец. Для славы главное что? Чтобы говорили. А что говорят — это уже неважно.
«Потому что только зомбированные идиоты плюс наиболее коррумпированные и интеллектуально ленивые участники удобного литературного процесса могут не понять, что этот роман – действительно очень хорош»
Вы извините, я тут плачу от смеха… Давайте подумаем, кому из русских классиков понравилась бы эта, с позволения сказать, «высокая» литература? Гоголю? Достоевскому? Чехову?… Нет, вы меня простите, но они плевались бы от этой мерзости, как плюются и наиболее адекватные из наших современников.
А назвать всех скопом ханжами и зомбированными идиотами — конечно, очень удобно, но — а толку то, дорогой автор? Все равно факт остается фактом — ни один человек, обладающий художественным вкусом и хоть каким-то уважением к печатному слову, эту дрянь хвалить не будет.
Рэй, давайте без давайте. Мнений русских классиков относительно романа Елены Колядиной нам не узнать. Но предположить можно, что, как минимум, вряд ли русские классики имели привычку плеваться.
«А назвать всех скопом» — всех скопом никто и не называл. Называны «ханжами и зомбированными идиотами» в этом посте только кучка дурачков, которые подняли бучу в интернете. Читайте интервью Давыдова с Колядиной тут: http://www.peremeny.ru/column/view/1159/
Мусеньке: ну вот и подтвердились мои предположения, — я, милая девочка, в два раза старше тебя, так что, когда повзрослеешь, то поймешь, что для человека моего возраста 15 или 22 года — это все еще подросток, ребенок, с недостатком опыта и юношеским максимализмом. К сожалению, в институте тебя могут научить эффектным терминам и кое-чему из теории, но опыту и пониманию жизни научить невозможно, это нужно самой пережить. Так что, я была права — рано тебе еще такие книжки читать! Подожди лет эдак 20, а потом перечитай снова, наверняка по-другому воспримешь.
And if to keep flexing our intellectual muscles, ты конечно очень меня впечатлила своим красным дипломом, и я верю, что он производит должное впечатление на твоих друзей и однокурсников, и конечно, куда уж мне до тебя с моим филфаковским дипломом московского университета, полученным более 20 лет назад, + Master Degree from University of Toronto + published works and 40 years of intensive reading and literature studying…
Действительно, в «произведении» происходит смешение не двух языков, а куда как более. И не в религии и язычестве дело. Например, «монолог» — слово пришедшее к нам в 18 веке. Действие романа происходит в веке 17))) Примеров масса. Забавно, конечно. Но такое отторжение вызывает — как человек (одни люди харизматичны, другие — отталкивающи.) Уж коли кого интересует порнушка, так Тропик Рака почитали бы — там хоть слова по назначению употребляются)))